Книга Избранные речи - Демосфен

(36) Что́ же в таком случае за причина этого? Ведь конечно, не без основания и не без достаточной причины тогда все греки с таким воодушевлением относились к свободе, а теперь так покорно терпят рабство. Да, было тогда, было, граждане афинские, в сознании большинства нечто такое, чего теперь уже нет, – то самое, что одержало верх и над богатством персов, и вело Грецию к свободе, и не давало себя победить ни в морском, ни в сухопутном бою; а теперь это свойство утрачено, и его утрата привела в негодность все и перевернула сверху донизу весь греческий мир. (37) Что́ же это такое было? *Да ничего хитрого и мудреного, а только то, что* людей, получавших деньги с разных охотников до власти и совратителей Греции, все тогда ненавидели, и считалось тягчайшим позором быть уличенным в подкупе; виновного в этом карали величайшим наказанием *и для него не существовало ни заступничества, ни снисхождения.* (38) Поэтому благоприятных условий во всяком деле, которых судьба часто дает и нерадивым против внимательных* и ничего не желающим делать против исполняющих все, что следует*, нельзя было купить ни у ораторов, ни у полководцев, равно как и взаимного согласия, недоверия к тиранам и варварам и вообще ничего подобного. (39) А теперь все это распродано, словно на рынке, а в обмен привезены вместо этого такие вещи, от которых смертельно больна вся Греция. Что́ же это за вещи? Зависть к тому, кто получил взятку, смех, когда он сознается42, *снисходительность к тем, кого уличают,* ненависть, когда кто-нибудь за это станет порицать, – словом все то, что связано с подкупом. (40) Ведь что касается триер, численности войска и денежных запасов, изобилия всяких средств и вообще всего, по чему можно судить о силе государства, то теперь у всех это есть в гораздо большем количестве и в больших размерах, чем у людей того времени. Но только все это становится ненужным, бесполезным и бесплодным по вине этих продажных людей.

(41) Что положение у нас теперь именно таково, это вы сами, конечно, видите, и вам вовсе не требуется моего свидетельства; а что в прежние времена положение было совсем противоположное, это я вам сейчас покажу, приводя не свои собственные слова, а надпись, которую ваши предки занесли на медную доску и поставили на Акрополе* не для того, чтобы самим от нее иметь какую-нибудь пользу (они и без этой надписи были проникнуты сознанием своего долга), но для того, чтобы в ней вы имели для себя напоминание и пример того, как строго надо относиться к подобным делам. (42) Так что́ же говорит эта надпись?* «Арфмий, сын Пифонакта, зелеец43, – вот что значится тут, – да будет лишенным гражданской чести и врагом народа афинского и союзников – сам и весь его род». Затем приводится и вина, за которую постигло его это наказание: «за то, что он привез золото от мидян44 в Пелопоннес». Такова эта надпись. (43) Так вот представьте себе, ради богов, *и вдумайтесь сами про себя*, что́ имели в виду афиняне того времени, если они так поступали, и какое значение придавали они этому. Какого-то зелейца Арфмия, раба царя45 (Зелея ведь в Азии), за то только, что он, исполняя волю своего господина, привез золото в Пелопоннес, даже не в Афины, они объявили в надписи самого и весь его род врагами своими и союзников и лишенными гражданской чести. (44) А это не то, что просто можно бы назвать лишением гражданской чести. В самом деле, какое значение это могло бы иметь для зелейца если бы на него не должны были распространяться общие права в Афинах?46 *Но дело здесь вовсе не в этом.* А в законах об убийствах есть оговорка насчет таких лиц, для которых в случае их убийства законодатель47 не допускает судебного разбирательства, *но которых считает позволительным убить*; там сказано так: «И пусть умрет лишенным чести». Это именно значит, что кто убьет одного из таких людей, остается чист. (45) Таким образом, в те времена люди считали своей обязанностью заботиться о спасении всех вообще греков; иначе, если бы они не смотрели на дело с такой именно точки зрения, их не беспокоило бы то, что в Пелопоннесе кто-то кого-то подкупает и совращает. Но они наказывали и подвергали возмездию тех, кого замечали в этом, таким способом, что заносили их имена на доску48. Вот от этого-то Греция естественно и была страшна варвару, а не варвар грекам. (46) Но не то теперь. Вы совсем не так относитесь и к подобным делам, и вообще ко всему остальному, а ка́к?* Вы сами знаете: к чему во всем обвинять одних вас? А приблизительно так же и ничуть не лучше вас относятся и все остальные греки, почему я и говорю, что настоящее положение вещей требует и большого внимания, и доброго совета. Какого?* Хотите, чтобы я сказал? А вы не разгневаетесь?49

(47) Далее какое-то странное рассуждение высказывают те люди, которые хотят успокаивать наше государство тем, что будто бы Филипп еще не так силен, как некогда были лакедемоняне; что те главенствовали повсюду50 над морем и сушей, царя имели своим союзником и перед ними никто не мог устоять; но что все-таки и их отразило наше государство и само не было сокрушено51. Но я лично думаю, что если во всех отраслях, можно сказать, достигнуты большие успехи и теперешнее положение совершенно не похоже на прежнее, ни одна отрасль не сделала бо́льших успехов и не развилась так сильно, как военное дело52. (48) Прежде всего тогда лакедемоняне, как я слышу, да и все остальные, в течение четырех или пяти месяцев, как раз в самую лучшую пору года, вторгнутся бывало, опустошат страну *противников* своими гоплитами, то есть гражданским ополчением53, и потом уходят обратно домой. Это был до такой степени старинный или, лучше сказать, такой правомерный образ действий, что даже не покупали ни у кого ничего за деньги, но это была какая-то честная и открытая война. (49) Теперь же вы, конечно, видите, что большинство дел погубили предатели и ничего не решается выступлениями на поле битвы или правильными сражениями; наоборот, вы слышите, что Филипп проходит, куда ему угодно, не с помощью войска гоплитов, но окружив себя легковооруженными, конницей, стрелками, наемниками – вообще войсками такого рода54. (50) Когда же с этими войсками он нападет на людей, страдающих внутренними недугами, и никто не выступит на защиту своей страны вследствие взаимного недоверия, вот тогда он установит военные машины и начнет осаду. И я не говорю уж о том, что ему совершенно безразлично, зима ли стоит в это время или лето, и он не делает изъятия ни для какой поры года и ни в какую пору не приостанавливает своих действий. (51) Все, конечно, должны знать и учитывать это обстоятельство, и потому нельзя подпускать войну в свою землю, нельзя оглядываться на простоту тогдашней войны с лакедемонянами, чтобы не сломать шею, дав себя сбросить с коня; но надо оберегать себя мерами предосторожности и военными приготовлениями, держа врага на возможно более далеком расстоянии от себя, следя за тем, чтобы он не двинулся из своей страны, а не ждать того, когда придется вступать с ним в борьбу, схватившись уже грудь с грудью. (52) Правда, с военной точки зрения у нас есть много естественных преимуществ, но, конечно, граждане афинские, при том лишь условии, если у нас будет желание делать то, что нужно, – именно, природные свойства его страны, которую можно свободно грабить и разорять во многих местах, да и еще тысячи других преимуществ; зато к борьбе он подготовлен лучше нас. (53) Однако нужно не только понимать это и не только военными действиями оборонять себя от него, но надо также сознанием и всем помышлением возненавидеть ораторов, выступающих за него перед вами, имея в виду, что невозможно одолеть внешних врагов государства, пока не покараете пособников их внутри самого государства. (54) А этого, клянусь Зевсом и всеми другими богами, вы не в силах будете сделать, *да и не хотите*, но вы дошли до такой глупости или безумия, или чего-то такого, чего я не умею даже назвать (часто на мысль мне приходило даже опасение, не божество ли какое-нибудь преследует дела нашего государства), что ради ли перебранки или из зависти, или ради потехи, или безразлично по какому случайному поводу, – вы велите говорить людям продажным (из которых иные и отрицать не стали бы, что они действительно таковы) и вы смеетесь, когда они кого-нибудь осыпят бранью. (55) И еще не в этом весь ужас, хотя и это само по себе ужасно. Но этим людям вы предоставили возможность даже с большей безопасностью заниматься политическими делами, чем ораторам, защищающим вас самих. Однако посмотрите, сколько гибельных последствий готовит вам это желание слушать подобных людей. Я расскажу вам дела, которые всем вам будут знакомыми.