Книга Убийство с гарантией - Анна Зимова

За все время ни строчки, и тут на тебе — длительное свидание. Приехала что твоя женушка, как ни в чем не бывало. Два дня она собирается провести с ним в каморке для семейных встреч, бок о бок. Целых два дня. С какого перепугу, спрашивается? Неужели, Господи, неужели они помирятся или придут к тому, что в их ситуации заменит перемирие? Чем было ее предыдущее молчание? Наказанием? Ненавистью, которую она никак не могла преодолеть? Стыдом за содеянное? Или Кирилл запретил, и она не смела ослушаться? Поди пойми. Но факт — она зачем-то приехала.

Нос она определенно оперировала, на нем до сих пор остался слабый отек. Такой бывает спустя неделю после того, как тебе хорошо в него заехали.

Она была подчеркнуто весела, когда изучала их комнатку свиданий с крохотной душевой — обстановка ей не понравилась. Уж как она себя ведет, когда жертвует чем-то ради него, он знает. С таким же лицом она ходила по их квартире на Просвещения, когда они приехали ее осматривать, и шептала ему: «Смотри, винтажный сервант! Сейчас таких не делают». В глазах у нее были неподдельный страх и одновременно решительность, — другой квартиры нам пока не светит, что ж, будем радоваться этой. И она стойко восхищалась их убогим гнездышком. Как она билась за это жилье! Когда поняла, что скидку давать не хотят, выпустила заранее припасенного в пузырьке из-под таблеток таракана. Он говорил, что глупее идеи трудно было придумать, но ведь сработало же. (Таракан, правда, сразу же разродился многочисленным потомством, которое они долго еще истребляли, но квартира досталась им.) Он поцеловал ее тогда в макушку, это было извинение — прости меня, мой маленький храбрец, что не могу дать тебе того, что ты заслуживаешь.

Сейчас он благоразумно целовать ее не стал, только пожал плечами — каких удобств ждать на зоне? Вика стала рыться в сумке на полу, весьма объемной, извиняясь: «Варенье вынули, оказывается, в стеклянных банках нельзя. И чай оставили только тот, что в пакетиках». Из сумки возникали яркие коробочки и банки, каждую из которых она многословно комментировала. Она смущена, просто невыносимо смущена.

Сейчас, когда она склонилась над сумкой и нервно подергивает задом, до него наконец дошло. Вика похудела. Она не просто убавила в весе. Она стала категорически, непозволительно худа. Выражение лица, глаз, допустим, дело относительное. Но с тем, что ноги у нее стали чуть не в полтора раза тоньше; что руки как спички; что в ягодице, когда она наклоняется, откровенно обрисовывается мосол, — с этим не поспоришь. Вика всегда была девушка «в теле». Звучит ужасно, но на вид совсем другое дело. Что там, он просто тащился от ее фигуры. Худеть она, слава богу, не худела, но с азартом болтала о диетах. Отвергала какие-то юбки и брюки: «Не мой фасон, полнит». По той же причине чаще выбирала темные колготки, они делали ноги стройнее. И тут эти острые локти, коленки, проступающие под платьем ребра.

Надо взять себя в руки. Встать с кровати и, наконец, помочь ей. Сейчас они оба стесняются, но это пройдет. Нужно лишь заварить чаю и выпить его вместе. Он должен сказать хоть что-нибудь, не все же ей его развлекать. Просто он отвык от женского общества. Но он начнет о чем-нибудь болтать. Конечно, о забавном. У них тут бывают и смешные случаи. В конце концов, можно поведать ей, что он пишет письма незнакомым женщинам, и потому всегда сыт. А там уже, глядишь, разговор и сам пойдет, куда нужно, и она, наконец, расскажет ему… Признается, что у нее… — уж кто-то, а Вика такие истории оценит по достоинству, а не будет брезгливо ахать, — … рак? — и она, может, еще и даст ему пару полезных женских советов, — …саркома кости? — надо только взять себя в руки и заговорить наконец, — …а волосы? это не парик ли вообще? Насколько серьезно обстоят дела, если она приехала к нему в тюрьму?

Он поднялся с кровати. Но решительность сразу же покинула его, и он просто встал у нее за спиной, свесив бессильно руки по бокам. Она задела его задом, перекладывая на стол какой-то пакет, посмотрела недовольно. В комнате так мало места, что в каком углу ты бы ни замахал руками, риск задеть соседа будет всегда.

Может, просто обнять ее и прижать к себе? Тогда есть шанс, что она расплачется и все расскажет. Но в кинокартинах это происходит легко, будто само собой, — герой распахивает объятия, а героиня грациозно падает в них, ничего не сбив по пути. А как прикажете подступиться к ней, когда она повернулась к тебе задом, а каждый свободный сантиметр пространства завален кульками и свертками? Протиснуться вперед и встать перед ней нет никакой возможности.

— Вика, — сказал он.

— Что? — головы не повернула, тон деловой. Не понимает, что он хочет обняться.

Тогда он повторил более многозначительно:

— Вика.

Наконец что-то такое почувствовала. Замерла над сумкой. Медленно повернулась и встала в нерешительности. Он протянул руку, и она, наконец, шагнула в его сторону. Споткнулась все-таки о ручку сумки, и он подхватил ее, а выпустил из рук, лишь когда на часах было уже шесть часов вечера. И это притом, что встретились они в десять утра. Она поплелась в душ, заставив его еще раз ощутить леденящий холод, — без одежды она была еще худее, чем показалось сначала. Пока она мылась, он курил часто и сосредоточенно, но все сигареты бросал, не израсходовав и наполовину. Они поели, каждый без аппетита, она поковыряла какое-то рагу из жестяной банки, он прикончил то, что осталось. Заваривать чай, который поначалу виделся спасением, было лень. Она легла на живот, вытянув руки по бокам, он растянулся рядом и стал поглаживать ее по спине, с отчаянием ощущая бугорки позвонков. Он заговорил, наконец, о том, что они переписываются с заочницами, но рассказ получился какой-то кривобокий. Про Милку-Кормилку рассказывать, конечно, не стал, открылся лишь в общих чертах. Мол, пишем, развлекаемся, а что делать, кушать-то хочется. Он хотел развеселить Вику, но, наверное, выбрал неправильный тон, и она стала ему сочувствовать, спрашивать, неужели нет других способов хорошо питаться. «А почему нельзя просто пойти работать? — спросила она. — Я слышала, у вас здесь многие так делают. Тогда можно будет купить все, что хочется». Он прикинул, не вспылить ли. Спросить, не попутала ли она что-нибудь. Кто бы говорил ему про работу. Толкательница выдуманных квартир? Он снова прильнул к ней. В постели они всегда обходились без слов, и сейчас не было нужды что-то менять. Секс давал отсрочку, помогал оттянуть неприятный разговор. Вика не отклоняла его бессчетные призывы, хотя устала уже, наверное, ужасно.

Но ночь была уже на исходе, и явление правды становилось все более неизбежным. На какое-то время он задремал, а когда проснулся, ему померещилось, что они в квартире на Просвещения, и что сегодня суббота, и им обоим не нужно на работу. Потом луч прожектора, шарящего по двору, высмеял эту ложь, озарил по очереди неубранный стол, сумку и Викино похудевшее лицо в обрамлении светлых волос. Ее глаза со страхом смотрели в потолок. Испугавшись, что вот сейчас она заговорит и произнесет, наконец, то, что он так боится услышать, он прижал ее к себе. Но, поймав его руку, которой он попытался потрепать ее бедро, зажав ее крепко в своих ладонях, она глубоко вздохнула. Нельзя оттягивать разговор до бесконечности, беспрерывно насилуя ее. И они сами уже измотаны до невозможности, и правда не может ждать вечно. Сейчас он услышит.