Книга Кент - Елена Синякова

— А что я сделал не так?

— Я не говорю, что не так! — видя, как улыбка на этих чувственных и томных губах расползается, очаровывая и пленяя, я поперхнулась собственными словами, понимая, что ляпнула совершенно не то, что нужно было сказать в этой ситуации, пылко продолжив, — Я говорю о том, как ты вообще посмел сделать это!

— Что я сделал плохого? — продолжал как ни в чем не бывало улыбаться Бродяга, даже не пытаясь скрыть довольного блеска своих лукавых облизывающих глаз, — Ты сказала, что замерзла, а я пытался согреть тебя. Все очень просто.

— Разве так греют?!

Господи, что я несла?!

Можно подумать, я знала о том, каким образом мужчины греют женщин!

Особенно такие мужчины, как Бродяга!

Но поздно было метаться и искать помощи, когда он звучно хмыкнул, заинтересованно подавшись вперед, и снова сокращая то расстояние между нами, которое я так отчаянно и совершенно безуспешно пыталась сохранить:

— И как же тогда греют?

Хороший мать его вопрос!

В голове радостно вспыхнула картинка того, как он «грел» тех танцовщиц в Вип ложе!

Я бы даже сказала «пек» и «зажаривал до румяной корочки»!

Если бы только можно было сделать промывку мозгов, как чистят желудок!

— В ПРИЛИЧНОМ обществе начинают с рук и ладоней! — наконец шикнула я, снова пытаясь дернуться и выдернуть-таки свои ладони из его рук, особенно когда Бродяга хмыкнул сладко и даже как-то напеваюче:

— Хорошо, я запомню на будущее.

Знать про его фееричное будущее я хотела меньше всего, снова пытаясь дернуться, когда он склонил голову, потянув меня к себе и прикасаясь губами в моей ладони.

Так тягостно медленно и чувственно, что мой бедный и без того искрившийся мозг закоротило снова от ощущения этих губ, которые могли быть такими невообразимо мягкими и осторожными, целуя каждый напряженный пальчик и чуть прикусывая за подушечки, отчего ноги буквально подгибались, когда я выдохнула ошеломленно:

— Я же просила тебя…

— Не раздеваться. Я помню, и держу свое слово, — улыбнулся в мою ладонь Бродяга, не отпуская меня, когда я едва не кивнула головой, подумав, что, черт возьми, тут к нему было не придраться.

Вот только дальше это все продолжаться просто не могло!

Иначе скоро я наверняка пойму, что все эти стоны, вопли и закатывания глаз тех полоумных танцовщиц, которые скакали на бедрах Бродяги, были явно не наигранными!

Только этого мне и не хватало для полного счастья воистину!

Не знаю, это у меня сил прибавилось от шока, или все-таки он ослабил хватку, но я как-то умудрилась вырвать свои руки из его цепких пальцев, демонстративно запульнув в него окровавленной ваткой, прошипев:

— МАНЬЯК! — и ринувшись к выходу под его мурлыкающий смех, словно игра продолжалась на условиях, которых я не знала и не понимала. Уже у входа я услышала его голос, который томно выдохнул:

— Ну, давай уже, скажи твою любимую коронную фразу, которой ты успокаиваешь себя, писюха.

«Я не трахаюсь с малолетками!..»

Всего четыре слова, которые крепко держали меня у земли, не давая улететь в розовые облака, где приветливо махал руками даже Себ и вся его братия, включая танцовщиц — почитательниц золотого нестираемого члена!

Уже вылетев из мужской раздевалки, я обернулась, прислонившись к косяку и растянув губы в самой милейшей улыбочке, копируя томный, певучий голос Бродяги, чтобы парировать:

— Расслабься, старикашка. Это сказала не я, а ты.

Демонстративно дернув бровью, я развернулась, прошагав почти модельной походкой до дверей женской раздевалки, надеясь, что в полумраке коридора будет не заметно, как при этом дрожат мои ноги.

То, что в своем старании изобразить полное безразличие и даже насмешку, я прошагала мимо раздевалки, я поняла уже тогда, когда дошла почти до конца длинного коридора.

Черт, ну не возвращаться же теперь снова!

Особенно учитывая тот постыдный факт, что Бродяга эти мои манипуляции обязательно увидит и явно разразится своим коронным хохотом, чтоб ему пусто было!

Поэтому глупо потоптавшись в темноте пустого коридора и понимая, что горячий душ и переодевание мне теперь не светит, пришлось снова возвращаться в бар, где было по-прежнему шумно, мокро и ярко. Правда сделала я это через запасной выход, тут же юркнув в подсобку и завалившись на диване Себа, пытаясь прийти в себя.

Кутаясь в плед, и стуча зубами, я понимала, что это происходит не от холода влажной одежды, которая уже начинала сохнуть прямо на мне. Мне было жарко и словно на зло, сердце никак не могло успокоиться, стуча и разгоняя и без того разгоряченную кровь по венам еще сильнее, отчего меня бросало в пот.

Чего уж там выпендриваться, когда можно было честно себе признаться, что этот голубоглазый нахал уметь выбить мои мысли из привычной колеи.

Ему даже ничего особенного делать не приходилось — достаточно было просто посмотреть своими голодными раздевающими глазами.

Но то, что он натворил сегодня, удивило далеко не его поведением, а тем, что его прикосновения показались мне приятными!

Обнять и плакать!..

А я ведь еще гордилась тем, что никогда не была одной из тех лагерных подружек, которые скулили от желания, оставаясь без своих парней на ночь в отряде. И без секса. Мысленно я фыркала на них, приписывая черты падших женщин, пока сама стоила из себя скромную монашку…

А что теперь?

Нет, я не скулила!

..по крайней мере, пока еще…

Но то, что мне были приятны прикосновения его губ к моему телу, не признать было бы большой ошибкой. А ведь это было даже не прикосновение обнаженного тела к телу.

В ту секунду я понимала только одно — допустить последнего нельзя однозначно, потому что я, как дурочка, влюблюсь, а он просто поиграет, а на утро уже будет чпокать своим нестираемым золотым членом очередную танцовщицу. И это все при том скромном условии, что он забудет о собственных же словах.

Задрав край пледа, я недовольно покосилась на свою грудь и многострадальные соски.

ТОРЧАТ! Чтоб их контузило!

Словно снова ждут, что получат ласку от этого хама и наглеца.

— Вот ведь засада… — простонала я себе под нос, закрываясь под пледом с головой, чтобы ничего не видеть, не слышать и вообще уснуть как можно быстрее, потому что с каждой секундой мне становилось все горячее и горячее.

Скоро я откинула плед, растянувшись на свежей простыне ничком в позе утренней звезды, прижимаясь всем телом к прохладной ткане.

Просто быть такого не может, чтобы меня все это настолько впечатлило!

Впечатлило настолько, что меня в прямом смысле этого слова колбасило — становилось то жарко, то холодно настолько, что начинали стучать зубы.