Книга Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер

Но это было все равно что мочиться на Бет. Я вдруг осознал всю чудовищность занимавших меня соображений. Каждый человек воспринимался лишь как очередной пункт в некоем компьютерном реестре. Неужто я тоже становлюсь мозгошевелящим? Мои мысли так упорно вертелись на одном месте, что я почувствовал себя компьютером, поколебленным в самой своей основе. Я то включал отца в список, то выбрасывал его оттуда. Уж лучше отправьте меня в море в штормовую погоду.

Я следил за футбольным матчем, пока хватало сил. Наконец во время тайм-аута в начале второй пятнадцатиминутки Ниссен отправился к холодильнику за пивом. Я пошел за ним.

Обращаться с ним можно было единственным способом, а именно без церемоний. Поскольку он способен был демонстрировать себя и жену в конфетти электронных точек или спросить человека, кусающего сандвич, нет ли у него запора, я не опасался ранить его чувства прямым вопросом. А потому сказал:

– Паук, помнишь тот спиритический сеанс?

– Забудь о нем, приятель, – ответил он. – Я не могу.

– Странно тогда вышло.

– Чистая жуть. – Он погонял пиво через дырку на месте отсутствующего коренного, проглотил его и добавил: – Хотите – занимайтесь этим с Пэтти на пару. А я пас. Для меня это чересчур.

– Что ты увидел?

– То же, что и твоя жена.

– Я тебя спрашиваю.

– Слушай, не дави на меня. Все ведь в порядке, точно?

– Уж куда лучше.

– Ну вот, – произнес он.

– Так почему бы тебе не сказать?

– Не хочу лезть в это снова.

– Слушай, – сказал я, – тебе сегодня темнить нельзя. Ты много поставил.

– Ну?

– Я прошу тебя об одолжении. Не темни со старыми друзьями. Тогда твоя команда себя оправдает.

– Иди ты со своей мистикой. Она вышла из моды вместе с ЛСД. Тебе чего-то надо, а я, видите ли, темнить не должен. Не засерай мне мозги, парень, ищи дураков в другом месте. Я ставлю на этих ребят, потому что они играть умеют.

– Сегодня тебе нужна моя помощь, – сказал я, в упор глядя на него.

– Псих ты, – ответил он. – Сколько сот тыщ человек заключили пари на этот матч – может, даже два миллиона, – а результат, по-твоему, зависит от того, буду я с тобой темнить или нет? У всех у вас, курилок, крыша набекрень. Переключайся на кокаин. – Он захлопнул дверцу холодильника. Он был готов вернуться к экрану.

– Ошибаешься, – сказал я. – Мы с тобой можем помочь им выиграть, если я направлю свои мысли в параллель твоим.

– Мое входное устройство на тебя не рассчитано.

– Вот что, – сказал я, – не хотел я это вспоминать. Но у нас с тобой есть кое-что общее, чего нет у остальных двух миллионов.

– Ну?

– Мы оба побывали в одном особенном месте.

Когда я сказал это, произошла чрезвычайно странная вещь. Я никому в этом не признавался, явным образом даже самому себе, но в тот час, когда я висел под козырьком памятника, моего носа достиг наимерзейший запах – не знаю, то ли камней, то ли моего собственного пота, – однако откуда-то взялся этот невыносимый дух разложения, который могло бы источать усеянное трупами поле брани, или – чего я опасался – это означало близость дьявола, ожидающего, что я вот-вот ему достанусь? Как бы там ни было, этот аромат был до того жуток, что после моего возвращения на землю память о нем мучила меня едва ли не каждый день, пока я наконец не сказал себе (и это звучало вполне правдоподобно), что обонял всего лишь старый птичий помет, запах коего вырос в моем одуревшем мозгу до смрада сатанинского зверя. Но теперь, когда я произнес слова, которых лучше было бы не произносить – «мы оба побывали в одном особенном месте», – от Ниссена вдруг потянуло тем страшным запахом, и мы, я уверен, сразу поняли, что испытали тогда одно и то же.

– Что ты увидел, – повторил я, – на том сеансе?

Я чувствовал, что он почти решился ответить мне, и у меня хватило ума не напирать. Он пробежал по губам кончиком языка, и уже в этот момент я ощутил готовую прозвучать правду.

На том сеансе мы вшестером сидели за круглым дубовым столиком – руки па столешнице ладонями вниз, большие пальцы каждого из участников касаются друг друга, а мизинцы – мизинцев соседей справа и слева. Сосредоточившись, мы ждали, пока столик застучит. Теперь я не хочу даже упоминать о нашей цели, но тогда, в темной комнате на берегу залива (ибо мы собрались у одного богатого знакомого из Труро, и океанские волны мерно шумели, накатываясь на песок не далее чем в двухстах ярдах от дома), мне казалось, что с каждым новым произнесенным вслух вопросом в столике действительно зреет некая слабая дрожь, и тут – совершенно внезапно – наши объединенные чувства были потрясены испуганным воплем Ниссена. Припомнив все это сейчас, я, наверное, разбудил те события и в его памяти, поскольку он сказал:

– Я увидел ее мертвой. Увидел твою жену мертвой и с отрезанной головой. А через секунду она увидела то же самое. Мы смотрели на это вместе.

Во время произнесения этих слов исходящий от него запах многократно усилился, и я ощутил отзвук ужаса, пережитого под козырьком. И сразу же понял, что, как бы я ни сопротивлялся, выбора у меня нет: я должен вернуться к дереву на песчаном взгорке и узнать, чья голова лежит в тайнике.

Однако в это мгновение на лице Ниссена промелькнула гримаса невероятной ненависти, он подался вперед и схватил меня за правую руку пониже плеча: его пальцы впились в меня, точно шипы.

Я моргнул, и он засмеялся.

– Да, – сказал он, – у тебя и впрямь наколка. Гарпо не соврал.

– Откуда Гарпо о ней знает?

– Гарпо-то? Я гляжу, ты без жены совсем улетаешь. Лучше бы ей вернуться. – Он с шумом втянул носом воздух, словно загоняя обратно вывалившиеся крупинки кокаина. – Эй, – сказал он, – парень, – сказал он, – ну вот, я не темню. Давай и ты не темни.

– Откуда Гарпо знать? – повторил я. Гарпо был приятелем Ниссена: они вместе гоняли на мотоциклах.

– Ну как же, корешок, – сказал Паук, – он ведь тебе ее сделал.

Свен Вериакис по прозвищу Гарпо. Это был светловолосый коротыш, греко-норвежец по отцу, португалец по матери, сложенный как пожарный гидрант. Когда-то он играл в НФЛ (хотя продержался всего один сезон) и был третьим из самых маленьких футболистов Лиги за всю ее историю. Потом Гарпо переехал в Уэлфлит, и мы, местные, видели его редко, но я вспомнил, что тот спиритический сеанс проводил именно он.

– Что он говорит? – спросил я.

– А кто его знает, – ответил Ниссен. – Его ж не поймешь. У вас с ним один базар, как у юных космонавтов.

Тут из гостиной донеслись крики и проклятия. «Пэтриотс» забили очередной гол. Паук ликующе завопил и повлек меня обратно.

Когда наступил перерыв в середине матча, Студи нарушил свое молчание. Раньше я ни разу не слышал, чтобы он столько говорил.