Книга Фотограф смерти - Екатерина Лесина

Стопка бумаг на столе. Столешница натерта до блеска, а ноут в пыли. Его не включали с тех пор, как ушел Адам. Книги. Папки. Фото в рамке. В ящике стола – коробка с кофе и бронзовая джезва. За дверцами – песочный пляж с электроподогревом.

– Хочешь, расскажу, чего накопал? – Артем ходит, смотрит, но мозгов хватает не трогать чужие вещи.

Раскаляется спираль электроплитки, горит пыль, вонь расползается по кабинету.

– Годиков десять тому назад молодой, но перспективный ученый, кандидат медицинских наук Адам Тынин женился на молодой, но уже состоявшейся в бизнесе деве Яне Беловой. Специфический брак, правда? Союз мозгов и денег?

Мера кофейных зерен для кофемолки. Хруст. Лезвия разбивают плотную скорлупу и дробят зерна в пыль. Запахов в комнате прибавляется.

– Результатом этого союза стала парочка патентов, которые Яна весьма выгодно перепродала, а деньги – вложила. За годы брака ее состояние увеличилось в разы?

– Возможно.

Активы. Пассивы. Разговоры, в которых Дашка понимала слово через два. Деньги… деньги – хуже всего. Нельзя взять, но сложно отказать.

Ссоры.

Непонимание. Обида. Тишина телефонных проводов и перелом, когда кто-то нарушал нейтралитет молчания, чаще всего Адам. Он улаживал проблему, используя логику, как скальпель. Отсекал ненужное, сшивал наживо. Срасталось.

– А потом твоя сестра умерла. Автокатастрофа, да?

Лезвия мельницы проворачиваются легко, кофейные скорлупки раздроблены.

– Мне жаль.

Ложь. Что он знает? Факты из скупого некролога? Из полицейской сводки? Дата. Место. Имя-фамилия? Он не сидел в больничном коридоре, болезненно вслушиваясь в каждый звук. Он не ждал чуда, понимая, что чуда не произойдет. Он не оставался один за всех, решая тысячу дел и отодвигая горе «на потом».

Кофе удалось не просыпать. И руки не дрожали.

– Ты и Тынин – прямые наследники, а наследство немаленькое. Но не проходит и месяца, как Тынин попадает в психушку, а выходит со справкой о недееспособности в зубах.

Вода поднимается до краев джезвы.

– Даша Белова становится опекуном и получает полное право распоряжаться всем наследством…

– Именно.

– Послушай, да отпусти ты эту железяку! – Артем разжал Дашкины пальцы и поставил джезву на песок. – Я говорю тебе то, что ты услышишь. Завтра, послезавтра. Ты уже это слышала. Верно?

Какая разница?

– Единственный способ не утонуть в дерьме – не реагировать на него. А ты реагируешь.

Прикосновение пальцев к щеке и рука на Дашкином плече. Иллюзия сочувствия. Иллюзия помощи. В этом мире слишком много иллюзий, чтобы с ними справиться.

– Ты открыла эту контору. Ты вкачиваешь в нее деньги. Ты нянчишься с человеком, от которого большинство избавилось бы.

– Я ангел. А крылья отвалились по причине авитаминоза.

– Ты не ангел, Дашка. Ты – хороший человек. И мне жаль, что я тебя использую. Но утешает, что и ты используешь меня. Следовательно, в природе царит равновесие!

За кофе Дашка все-таки не уследила. Вода взорвалась пузырями, выплеснулась и, шипя, потекла по стенкам джезвы. И эта мелочь поставила точку в сомнениях.

Завтра Дашка сделает то, что давным-давно следовало сделать: навестит Адама. Тем паче повод имеется.

Адам проснулся от прикосновения. Чьи-то шершавые пальцы скользнули по лбу и носу, прижались к губам.

– Он не любил фотографировать, – прошептала тень, усаживаясь в изголовье кровати.

– Уходите.

– Он никогда не любил фотографировать. Вот что удивительно! И фотографироваться тоже.

На номере третьем был байковый халат поверх ночной рубашки. Номеру третьему следовало находиться в запертой комнате второго этажа административного корпуса, но она была в коттедже Адама, сидела на его кровати и продолжала прерванный рассказ.

– Третий курс. В аудитории синие стены, бледные, как застиранные пеленки. Окна большие и грязные. Свет ложится пятнами на мою тетрадь. Сложно читать. Глаза слезятся.

– Ваш рассказ – выдумка.

Адам встал. На часах – четверть четвертого. Окно открыто, дверь тоже. Сквозняк шевелит страницы недочитанной книги.

– Я почти ослепла… а потом увидела ангела.

Белая рубашка и нимб света над волосами. Ангел остановился напротив, глядя на Антонину с легким укором.

– Вы не пишете, – сказал ангел басом.

– Свет мешает.

Эта встреча запомнилась, а другие, которые были до и после, исчезли из памяти. В ней никогда не хватало места для всего.

Следующее воспоминание – картинка. Парк. Вязы-свечи. Скошенная трава. Табличка, на которой аккуратным школьным почерком выведено: «По газонам не ходить».

– Мне импонирует твоя серьезность. – В его руках букет сирени. Кисти закрывают ладони, касаются рукавов рубашки и подпрыгивают, когда он идет. У него широкий шаг. Антонине сложно держаться рядом, а попросить его идти помедленнее она стесняется.

С ним сложно.

– Я всегда выделял тебя среди других.

Он останавливается под часами лишь затем, чтобы вручить ей букет. Сирень влажная и тяжелая. Ветки норовят выскользнуть из пальцев, ведь Антонина неуклюжа, но она очень старается.

Жаль, что букет придется выкинуть. Анастасия не потерпит сирени: цветы нарушают заведенный порядок.

– И поверь, у меня крайне серьезные намерения. – Он завершает речь, и Антонина пользуется паузой, чтобы ответить:

– Верю.

Дорожка выводит к площадке с фонтаном. Из серой чаши торчат сопла труб, и струйки воды, вырываясь на волю, щедро сыплют каплями. Вокруг фонтана носятся дети. На скамейках сплетничают мамаши. Неприкаянно бродит человек с «Зенитом».

– Фотография! – Он заступает путь. – На память! Девушка! Молодой человек! Сфотографируемся, и…

– Тщеславие, – замечает человек, глядя сверху вниз. – И глупость.

Антонина прячется за букетом сирени, делая вид, что вдыхает аромат. Но сирень ничем не пахнет.

Следующее воспоминание – зимнее.

Вьюжит. Ветер натер лицо до красноты. И губы заледенели. Антонине сложно дышать и сложно шевелиться: шуба на ее плечах тяжела.

– Горько! Горько! – перекрывая вой вьюги, кричат гости.

И он, наклоняясь к Антонине, касается ледяной щеки. Беззвучно хлопает шампанское. И фотограф – тот самый? другой? – делает снимок. Но фотографию Антонина так и не получила.

Свадьба продолжается в столовой. Гремят музыка и посуда. Скрипят на зубах салаты, а жесткое мясо вызывает приступ изжоги.

– Почему твои родители не пришли? – Он задает вопрос шепотом, касаясь губами Тониного уха.