Книга Венок из одуванчиков - Ирина Градова

Претенденты на «В», «Г», «Д» Ольгу не впечатлили. На букву «Ж» оказалась одна Жизель, однокурсница Ольги, с которой та путалась по молодости.

Зинченко Сергей Алексеевич… Жмот и сноб, уже немолодой убежденный холостяк, объясняющий свое пристрастие к уединенной жизни тем, что женитьба неизбежно увеличивает статью расходов и наносит непоправимый удар по бюджету. После каждой получки, квартальной и годовой премии маршрут Сергея Алексеевича неизбежно пролегал к банку, куда тот регулярно откладывал свои потом и кровью заработанные деньги, потому что чудовищно боялся их потратить. И действительно, не тратил. Никогда.

Зайцев Аркадий Михайлович… Обладатель колоссального интеллекта и столь же колоссальной тяги к спиртным напиткам, без которых, насколько Ольге помнилось, Зайцев испытывал крайнюю неловкость в общении с противоположным полом.

А вот Еленков Георгий Семенович, в простонародье – Жоржик Еленков, отличался на ее памяти беззлобным характером, довольно живым умом и весьма привлекательной внешностью. И что, пожалуй, перевешивало все вышеперечисленные достоинства, был неженат, хотя, сколько Ольга его помнила, всегда хотел обзавестись семейством.

Наметив основных претендентов, Ольга почувствовала некоторое облегчение. Оставалось лишь уточнить достоверность данных, увы, не первой свежести, и можно было приступать к операции «Сова в дупле», как окрестила Ольга свой нехитрый план сватовства.

Казалось, аура уже начала приобретать свой естественный нежно-голубой цвет, но поздним вечером неожиданно выяснилось, что ни Мишка, ни Катя домой не вернулись. И мобильные телефоны обоих были так же глухи к Ольгиным воззваниям, как и Стасик, которому она в очередной раз посоветовала сдохнуть, чтобы не мучиться дилеммой, что употребить в качестве ужина: стограммовый кусочек куриной грудки без соли или выпить стакан обезжиренного молока с жалкой горсткой сморщенной, как поношенный башмак, кураги…

Бедняга Ганс полдня изучал террасу на предмет хоть какой-нибудь лазейки, через которую можно было выбраться во двор. Собачье чутье не подвело его – он нашел аж две дырки, но, к его великому сожалению и еще большему сожалению его мочевого пузыря, этими лазейками могли воспользоваться только местные мыши, с одной из которых его несчастному носу пришлось познакомиться. Свой первый опыт общения с агрессивными мышами, защищающими свое потомство, Ганс выдержал с достоинством, однако это ничуть не уменьшило его неистового желания выбраться наконец наружу.

Хорошенько взвесив все за и против – Ганс прекрасно знал еще вчера, чем ему грозят Янины ночные бдения, – он решился нарушить священный хозяйкин сон тихим скулежом.

Яна проснулась только тогда, когда почувствовала, как что-то мокрое и холодное касается ее руки, свесившейся почти что до пола. Подскочив на стуле так, как, верно, вещий Олег подпрыгнул на злосчастном лошадином черепе, Яна истошно закричала.

Ганс отпрыгнул в сторону, ожидая услышать в свой адрес массу не самых приятных даже собаке ругательств. Но оскорблений не последовало: Яна продрала глаза и, покосившись на часы и на Ганса, всплеснула руками.

– Гансушка… – ласково позвала она собаку. – Да я тебе при жизни памятник из «Краковской» поставлю. Два часа дня, а ты терпишь… Ах ты мой песик…

Ганс подошел к Яне, завилял пушистым хвостом и хитро покосился на хозяйку, что означало: «А вот об этом я еще обязательно вспомню, только ты выгуляй меня сначала».

Быстро одевшись, Яна нацепила на Ганса поводок и выскочила на улицу.

Солнце палило вовсю, так что у Яны в глазах тут же забегали смешные сверкающие ложноножки и закружилась голова. Ганс потянул ее вперед, так что Яна чуть не расквасила себе нос, перелетев через три ступеньки разом.

– Яночка! – раздался голос со стороны калитки.

Яна прикрыла рукой глаза. Ложноножки исчезли, а вместо них возникла баба Зоя, лицо которой выражало если не ужас, то уж точно смятение.

– Баба Зоя? – сонно пробормотала Яна, пытаясь одной рукой прикрыться от палящего солнца, а другой – удержать рвущегося к вишне Ганса. – Что-нибудь случилось?

– Это я у тебя, горемычная, хотела спросить!

– У меня?

– А кто ж кричал-то, словно ее маньяк на кусочки режет…

– Какой маньяк? – ошалело уставилась на нее Яна. – Никто меня… А, вы об этом… Так меня Ганс разбудил, а я на стуле заснула, испугалась, вот и вскрикнула, – торопливо объяснила она, чувствуя себя вампиром, которого выволокли на свидание с рассветными лучами. – Неужто так слышно?

– Неужто… – не то с облегчением, не то с разочарованием пробормотала баба Зоя. – Я чуть было богу душу со страху не отдала. Прилегла днем вздремнуть… Только кофту и успела накинуть поверх исподнего да лопату схватить. Думала, тут страсти творятся. Мало ли чего… А вдруг к тебе этот… Леня залез. Обворовать решил…

– Простите, Зоя Игоревна… – Яна только сейчас разглядела, что бабка и впрямь выскочила, как есть, в льняной рубашке и синем вязаном жакете. В руках она действительно держала лопату. – Я правда не знала, что так слышно. А на Леню вы зря, он – человек хороший…

– Знаю я этих хороших… Держалась бы ты от него подальше… Ох, Яночка, и напугала ты меня… – продолжила причитать бабка. – Опять, я смотрю, синяки-то под глазами… Говорила же, клади траву под подушку…

– Я бы положила, – виновато улыбнулась Яна. – Только до подушки не дошла. Всю ночь работала, так за столом и заснула.

– Ой, негоже это, негоже, – покачала головой баба Зоя. – В постели спать надо, а работать – днем. Или к тебе только ночью… эта самая… муза твоя прилетает?

– Ну… чаще ночью, чем днем.

– Ты, выходит, сова?

– Не сова и не жаворонок. Я то, бывает, днем работаю, а то ночью тянет, – объяснила Яна. – Ладно, я пойду, баба Зоя, а то Ганс у меня поводок из рук вырвет, – покосилась она на собаку. – Извините за беспокойство!

– Да ничего! – крикнула бабка вдогонку Яне. – Только траву-то под подушку клади!

– Ага, в следующий раз положу ее под коврик для мыши, на всякий случай, – пробормотала Яна и тут же вспомнила причину своего ночного бдения.

Ей так хотелось обхитрить своего невидимку, не дать ему написать ни строчки. Но Ганс разбудил ее, и она даже забыла заглянуть в главу, которую начала тогда, когда на улице уже светало.

– Эх ты, Ганс… – ласково пожурила собаку Яна. – Не дал мне даже опомниться…

Яна вдруг подумала, что ей совсем не так страшно, как было еще недавно, когда она позвонила Ольге и истерически умоляла подругу приехать. Нечто, находящееся в доме, играло с ней, нечто над ней подтрунивало. Но это нечто уже не вызывало в Яне ничего, кроме игривого возмущения, потому что происходящее начало напоминать игру в кошки-мышки. Где мышкой, кажется, была Яна…

Еще совсем недавно она так надеялась отыскать реалистическое объяснение тому, что происходит в доме, но сейчас ей казалось, что оно никогда не отыщется. А если отыщется, то все произойдет как-то само собой. И вряд ли будет иметь отношение к реальности, сколько бы Яна этого ни хотела. Во всяком случае, утешала себя Яна, чем бы ни было это нечто, возомнившее себя гениальным творцом, оно позволяет ей не чувствовать себя одинокой. Ведь в чем-то Ольга Половцева права – она, конечно, не сова в дупле и не синий чулок, но отшельница. Отшельница, по собственному желанию оторвавшаяся от мира.