Книга Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

Он с ней не спорил, но к дочери все равно ездил.

— Ну что, симулянтка, не надоело тебе валяться без дела? —спросила Элоиза, когда Джон поднялся в детскую, чтобы отнести туда вещи девочкии постелить ей постель. Врач сказал, что Габриэла все еще очень слаба и ей надокак можно больше лежать. К тому же девочка нуждалась в постоянном присмотре,так как после травмы барабанной перепонки чувство равновесия могло подвести еев любой момент. «Вы же не хотите, чтобы Габриэла снова упала», — сказалон, и Джон мрачно кивнул. Он, конечно, не хотел, чтобы с его дочерью случилосьто, что случилось, но ничего поделать здесь было нельзя. Габриэла возвращаласьк Элоизе, и та могла снова сделать с ней все, что заблагорассудится.

— Мне очень жаль, мамочка, — пискнула Габриэла, неподнимая головы. — Я не хотела…

— То-то же!.. — Элоиза удовлетвореннокивнула. — И запомни: здесь тебе не больница. Если там ты сумеларазжалобить врачей, то здесь я никакого нытья не потерплю, понятно?

С этими словами она повернулась на каблуках и ушла.

Вечером Габриэла ужинала вместе с, родителями, однакочувствовала она себя при этом крайне неловко.

Элоиза держалась с ледяной враждебностью; что касалосьДжона, то он успел слишком много выпить и теперь явно думал о чем-топостороннем, не замечая ничего вокруг.

Габриэла так боялась сделать что-нибудь не так, что не моглапроглотить ни кусочка. Руки ее дрожали так сильно, что, наливая себе воду изграфина, она пролила несколько капель на стол и тут же в испуге покосилась намать.

— Я вижу, за последнюю неделю твои манеры нисколько неулучшились, — едко заметила Элоиза. — Тебя там что, с ложечки кормили?

Габриэла только опустила глаза. Отвечать было опасно. Доконца ужина она не промолвила ни слова и послушно поднялась в свою комнату.

В детской она быстро разделась и поскорее легла,прислушиваясь к тому, как внизу ссорятся и кричат папа и мама. Гроза, приближениекоторой она давно чувствовала, разразилась, и Габриэла была счастлива, чтонаходится далеко от центра боевых действий. Впрочем, это ровным счетом ничегоне значило, и, когда поздно ночью за дверью послышались шаги, девочка невольносжалась в комок, думая, что это мама идет выместить на ней свою обиду.

Когда кто-то осторожно приподнял одеяло, Габриэлазажмурилась, ожидая первого жестокого удара, но его не последовало. Кто-тостоял над нею, но девочка не чувствовала знакомого запаха духов матери и неслышала шелеста ее платья. Она вообще ничего не слышала и в конце концов, невыдержав томительного ожидания, осторожно приоткрыла один глаз.

— Привет… Ты не спишь? — Это был Джон; он стоялрядом с ее кроваткой и смотрел на дочь с каким-то странным выражением на лице.Только теперь Габриэла почувствовала идущий от него сильный запах виски, нопапа почему-то не выглядел пьяным.

— Я пришел сказать… взглянуть, как ты, —проговорил Джон, и Габриэла смущенно улыбнулась. Папа никогда раньше не делалничего подобного.

— А где мама? — спросила она.

— Спит.

Габриэла с облегчением вздохнула. Боже, это было счастье,короткое, мимолетное счастье.

— Я… мне просто хотелось повидать тебя. — Джоносторожно опустился на краешек ее кровати. — Я очень сожалею… насчетбольницы и всего остального. Сиделки сказали, что ты вела себя оченьмужественно и что ты умеешь терпеть боль…

Но он и так знал, что Габриэла умеет терпеть боль и что онаочень храбрая и сильная девочка. Гораздо сильнее его…

— Мне там было хорошо, — прошептала Габриэла,внимательно следя за выражением его лица. В отличие от Элоизы Джон не сталвключать люстру, и она едва различала его черты в свете яркой зимней луны.

— Очень хорошо, — повторила она и отвернулась,смутившись.

— Я понимаю… — Джон немного помолчал. — Как тысебя чувствуешь?

— Хорошо… Ушко немного болит, а так больше ничего… Онименя вылечили.

Действительно, вот уже два дня голова у нее совсем неболела, да и стянутые пластырем ребра тоже почти не беспокоили. Впрочем,пластырь ей велели не снимать еще две недели.

— Береги себя, Габриэла. И всегда будь храброй имужественной. Я знаю, ты все выдержишь, потому что ты очень сильная, —неожиданно сказал Джон, и девочка удивилась. Она не понимала, что папа хотелсказать.

Она — сильная? Это она-то сильная?! Плохая? Да, конечно…Непослушная? Тысячу раз — да, мама об этом постоянно ей твердит. Но сильная?..Непонятно…

Но она не решилась ничего спросить, а Джон неожиданнозамолчал. Ему хотелось сказать девочке, что он любит ее, но он не знал — как,какими словами он может выразить свои чувства. Потом ему пришло в голову, чтоесли бы он действительно любил свою дочь, то не позволил бы Элоизе издеватьсянад ней. Он должен был схватить Габриэлу в охапку и убежать с ней на крайсвета, пока мать не убила ее. Он должен был…

Он о многом передумал в эти минуты, но Габриэла так и неузнала, какие мысли мелькали в его голове. Джон просто сидел и молчал, глядя нанее. Потом он снова накрыл дочь одеялом и все так же молча встал. На порогедетской он на мгновение обернулся, но вышел, так ничего и не сказав. Дверьбесшумно закрылась за ним. Габриэла поспешно накрылась одеялом с головой. Онаочень боялась, что Джон ненароком разбудит маму, но все обошлось, он неслышнона цыпочках прокрался к себе.

Потом она заснула и спала до самого утра, когда ее разбудилпривычный крик матери.

— А ну, просыпайся, чертова дрянь!.. — завопилаЭлоиза, пинком распахивая дверь детской, и Габриэла, еще не опомнившись доконца, кубарем скатилась с кровати.

От резкой перемены положения снова мучительно заболелаголова, заныли ребра, но Габриэла только прикусила губу и зажмурилась, ожидаяудара или пощечины.

— Отвечай, дрянь, ты знала? Знала?! Он сказал тебе?

Сказал?! — С этими словами Элоиза схватила Габриэлу захуденькие плечи и затрясла так, что голова девочки закачалась на тонкой шее.Элоизе было совершенно наплевать, что дочь только вчера выписалась из больницы.

Элоиза требовала ответа и не сомневалась, что получит его.

— О чем? О чем, мамочка? Я ничего не знаю,честное-пречестное!.. — За неделю, проведенную в больнице, Габриэла успелаотвыкнуть от подобного обращения и сейчас неожиданно расплакалась. Элоиза тутже наградила ее звонкой затрещиной, но Габриэла не могла сдержаться, и всеравно слезы катились по ее щекам. По лицу матери она поняла, что случилосьчто-то ужасное, но что это могло быть, Габриэла не знала, и от этого охватившийее страх стал еще сильнее.

— Я честное слово ничего не знаю, мама, милая, не бейменя! — в отчаянии выкрикнула девочка. Впервые на ее памяти Элоизавыглядела по-настоящему растерянной, и это напугало ее сильнее, чем могли бынапугать самая дикая ярость и самые жестокие удары.