Книга Знак Огня - Роберт Говард

Гордон чуть заметно улыбнулся:

— Мне нет дела до англичан. Но Индия — этой стране под британским правлением будет куда лучше, чем под властью тех, кто использует в своей борьбе таких людей, как ты и Отман. Да, кстати, а кому в данный момент ты подчиняешься? Царским агентам или кому-то другому?

— Уверяю тебя, что не пройдет и нескольких минут, как эти и все другие вопросы перестанут интересовать тебя, — усмехнулся Конашевский, обнажив в кривой ухмылке желтые зубы.

Отман и его приближенные забеспокоились, явно не желая присутствовать при разговоре, ведущемся на непонятном им языке. Уловив их недовольство, казак перешел на арабский:

— Интересно будет понаблюдать за твоими последними минутами — или, быть может, долгими предсмертными часами. Говорят, что ты терпелив и вынослив, как краснокожие индейцы. Любопытно будет проверить справедливость этих утверждений… Связать его!

С этими словами Иван стал вынимать из кобуры пистолет, так как понимал, что Гордон вряд ли добровольно позволит связать себя. Но, даже понимая, что его противник опасен и без оружия, казак не мог предположить, насколько стремительными, взрывоопасными могут быть движения американца. В общем, Конашевский еще не успел поднять выхваченный из кобуры пистолет на нужную высоту, как Гордон уже бросился на него и молниеносным ударом в челюсть нокаутировал казака. Кровь брызнула из разбитой губы, Иван повалился на пол, пистолет выпал из его разжавшейся руки.

Только Урук-хан, по собственному опыту знавший, насколько грозным может быть в бою Аль-Борак, заранее подготовился к атаке и первым подбежал к нему. Его атака не позволила Гордону поднять упавшее оружие Ивана, заставив американца присесть и развернуться на месте, уворачиваясь от занесенного трехфутового клинка. Метнувшись к нападающему, Гордон перехватил запястье его руки, сжимавшей оружие, останавливая в воздухе рубящий удар. Одновременно, пользуясь мгновенным замешательством противника, не ожидавшего такого отпора, он сумел выхватить из-за пояса Урук-хана кинжал и практически тем же движением всадить этот клинок ему под ребра почти по рукоятку. Урук-хан застонал и стал заваливаться на пол, оставив в руках Гордона свой меч.

Все это произошло в одно мгновение, в каком-то взрыве скорости, соединившейся с силой, и заняло лишь краткую долю секунды! Конашевский был выведен из боя, а Урук-хан и вовсе отправлен на тот свет — причем раньше, чем кто-либо успел понять, что происходит. Когда же остальные приближенные шейха вступили в схватку, их встретил клинок длиною почти в ярд, сжатый в руке одного из самых известных мастеров фехтовального дела к северу от Хайбера.

Вместе с первым же разворотом в сторону нападавших Гордон сразил слишком увлекшегося собственной яростью курда, боковым ударом перерубив ему яремную вену. Затем пришла очередь одного из арабов, повалившегося на пол со вспоротым животом. Бросившийся в ноги Гордону с кинжалом в руках друз с воем откатился назад, зажимая ладонью культю правой руки, с которой меч Гордона одним взмахом снес кисть и часть запястья.

Американец даже не стал прижиматься к стене, чтобы прикрыть спину. Наоборот, с яростным боевым кличем он сам перешел в атаку и вонзился в гущу нападавших на него противников. Он оказался в центре бешеного водоворота рубящих, колющих, сверкающих, словно молнии, клинков, которые тем не менее никак не могли поразить свою единственную цель. Цель эта беспрестанно перемещалась по залу, меняя позицию ежесекундно. Взгляды нападавших едва успевали за маневрами Гордона, чего нельзя было сказать об их клинках. Даже численное превосходство исмаилитов сыграло с ними злую шутку. В пылу боя они уже нанесли несколько ран друг другу и теперь были вынуждены действовать осторожнее, частенько откровенно рассекая мечами и саблями воздух, даже не рассчитывая попасть в цель. Разумеется, сильное психологическое, деморализующее воздействие на нападавших оказал и сам бешеный шквал смертоносных ударов со стороны того, кого еще минуту назад они считали беззащитной, обреченной жертвой.

В ближнем бою в помещении длинный прямой клинок, похожий на большой нож, был эффективнее, чем сабли и ятаганы нападавших. Да и вообще, в руках человека, умеющего обращаться с хайберским мечом, он становится едва ли не самым эффективным холодным оружием в мире. А Гордон как раз и посвятил немало дней своей жизни тренировкам с клинком этого типа, бессчетное количество раз отрабатывая пробивающий любую защиту разящий удар сверху — тот, что рассекает человеческий череп от макушки до шеи, — или, например, укол в живот, с одновременным движением снизу вверх, отчего внутренности из вспоротого брюха жертвы вылетали наружу.

Это была настоящая бойня. Ни одного лишнего или ошибочного движения не позволил себе Аль-Борак, знавший, что карой за малейшую ошибку будет мгновенная смерть. Ни на миг он не испугался и не усомнился в себе. Словно тайфун, он проносился сквозь стену тел и клинков, оставляя за собой залитую кровью просеку.

В пылу сражения чувство времени притупляется. Казалось, прошла целая вечность, на самом же деле едва ли минуту спустя нападавшие как-то разом отпрянули, отступив под напором одинокого воина. Аль-Борак резко развернулся на месте, чтобы избежать удара в спину, и одновременно вычислил взглядом спрятавшегося в дальнем конце зала шейха, которого прикрывали своими телами и алебардами могучие суданцы. Мускулы Гордона напряглись, готовясь к решающему броску, но неожиданно раздавшийся резкий крик заставил американца мгновенно обернуться.

В зал, распахнув двери из коридора, вбежала группа стражников-арабов, направивших стволы винтовок на американца. Его противники немедленно бросились врассыпную, чтобы не оказаться на линии огня. Гордон, видя, как поднимаются винтовки, успел напомнить себе, что терять ему больше нечего, и прикинул шансы добраться-таки до шейха. Выходило так, что где-то на полпути к Отману его неминуемо поразит с полдюжины пуль, но при определенной доле везения у него еще может хватить остатка инерции и силы, чтобы вонзить меч в горло или сердце этого опасного безумца. Померяться силами с самой смертью — это могло бы напугать слабого духом человека, но не таким был Фрэнсис Гордон, для которого вся жизнь была азартной игрой.

А затем — впрочем, можно было бы сказать, в тот же миг, так быстро все произошло, — еще до того, как Гордон метнулся к шейху, а арабы нажали на спусковые крючки, дверь с правой стороны зала распахнулась, и шквал свинца обрушился на шеренгу стрелков. Это был Лал Сингх! С первой же вспышкой в руке сикха, сжимавшей пистолет, Гордон изменил свои планы самым коренным образом: теперь он отложил последний поединок со смертью до лучших (или худших?) времен и сосредоточился на том, как выжить в этой почти безнадежной ситуации. Решение оказалось неожиданным даже для него самого: вместо отступления Гордон бросился в сторону смешавшегося строя арабской стражи.

Выстрелы Лала Сингха, унесшие жизни троих арабов и заставившие закричать еще двоих, тяжело раненных, изрядно деморализовали стражников. Кто-то начал стрелять в сикха, кто-то — в приближающегося Гордона. Разумеется, и те и другие промахнулись, как всегда бывает с людьми, чье внимание оказывается раздвоенным. В стремительном прыжке Гордон ворвался в строй арабов, успел несколько раз взмахнуть мечом и, проникнув сквозь смешавшиеся шеренги, как горячий гвоздь сквозь масло, выскочил в коридор, откуда метнулся в дверь, ведущую в комнату, из которой стрелял его друг. Лал Сингх, увидев, что Аль-Борак ушел из-под огня, проворно захлопнул дверь зала со своей стороны и с удовлетворением услышал, как град пуль обрушился на окованные бронзовыми листами толстые створки.