Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Ванна — неизменный спонсор моего хорошего настроения. Оптом шлет к черту горести и печали, снимает напряжение и разрешает вздохнуть спокойно, прочищает особо запущенные чакры и открывает прямой путь в астрал. Слова излишни… Попробуй сам!

Не пугайтесь, я до сих пор в эфире. Провожу детальный разбор полетов на волне радиостанции «Вынос мозга».

Какие данные предоставил к анализу герой моего романа?

— Трахает отлично, — усмехаюсь, ласкаю кончиками пальцев пышную пену, и мысли уносятся далеко от искристых пузырьков.

Хотя нет, не отлично.

По высшему разряду. В лучших традициях жанра. Так, что ноги не сдвигаются, ходить больно, а хочется еще, снова и снова, до синяков, до боли, до дрожи, ослепительных маленьких смертей и гусиной кожи.

Не просто трахает, приручает, приучает к себе, приковывает намертво. Пробуждает низменную, не иссякающую потребность, обоюдно неутолимый голод. Проникает в плоть и кровь, пропитывает сознание, отравляет и закаляет. Заставляет падать и подниматься, делая сильнее, принуждает использовать потенциал на полную мощность.

Первый и единственный мужчина. Слишком мало опыта для суждений о его мастерстве? Пусть так, но проверять и сравнивать не желаю. Что-то подсказывает — после господина фон Вейганда остальным там делать нечего.

Другие объективные достоинства?

— Умен, — из-под полуприкрытых ресниц изучаю красноречивые следы на запястьях.

Нельзя отрицать очевидное. Часто восторгалась его работоспособностью он-лайн, в чертогах родного завода. Шеф-монтажник не выглядел идиотом даже при абсолютно идиотских — стандартных для нашего производства — условиях. Всегда отстаивал права и добивался поставленной цели. От личного кабинета и отдельного авто до внесения нужных пунктов в официальные протоколы. Когда сказал, что без защитных костюмов никто работать не пойдет, никто и не пошел. Начальники на стенку лезли, в протоколах распинались, строчили яростные письма в головной офис. Все тщетно.

— Образован, — потираю виски, пытаюсь умерить ноющую боль в голове, противно зудящую, словно комар над ухом.

Профессионал в области механики. Прилежно изучал проблемные чертежи, устранял вероятные неточности. Прекрасно разбирался в устанавливаемом оборудовании, не гнушался помочь рабочим дельным советом, а то и лично закрутить сомнительный винт или смазать муфту.

Полиглот, успешно освоивший как минимум семь языков. Имею честь тестировать его русский и английский. Произношение — не придерешься. Указывает на стремление к совершенству, как в серьезных вещах, так и в незначительных мелочах. Во всем без исключения — работе, пытках, шантаже, насилии, декорировании кабинета, выборе одежды, покупке одеколона после бритья. Должно быть красиво и обязательно эстетично, чтоб радовало придирчивый взор искушенного ценителя.

В свою бытность на заводе вроде бы и «ровня» остальным сотрудникам, но совершенно другой. В каждом жесте угадывается особая выправка. То, что сразу не давало мне покоя, — его манера держать себя с достоинством. Не показным и кичливым, а сдержанным и учтивым, свойственным от природы, впитанном с детства.

Молчание порой звучит громче цветистых эпитетов. Позволяет понять, человек не только знает себе цену, но и пользуется спросом. Личность характеризуют поступки. Обильные словесные потоки не придадут пустоте рельеф.

— Культурный, щедрый, воспитанный и всесторонне развитый парень. Бритоголовый, рост почти два метра, косая сажень в плечах, агрегат по свистку приходит в полную боевую готовность. К тому же, полиглот с явными садистскими наклонностями! На территории каких прерий водятся подобные альфа-самцы? Limited edition (Ограниченный выпуск), немецкая сборка. Ходячий набор моих эротических фетишей, — медленно поднимаюсь, включаю душ, подставляю расслабленное тело под теплые струи воды.

Не проявление шизофрении, а заурядный разговор меня со мной. Развлекаюсь, покуда внутренний голос не спешит разрядить обстановку.

— Соперник силен, опасен и жесток, — постепенно смываю остатки усталости, концентрируюсь на главном, отбрасывая шелуху. — Думай, действуй, определяй слабости эмпирическим путем.

Победа не бывает легкой. Без труда достается лишь то, что не стоит ни гроша. Чем больше выстрадаешь, чем больше слез и крови прольешь, тем ценнее выигрыш.

***

Мое тело практически не дрожит, когда я поворачиваю ручку. Дыхание сбивается, но виной тому сладость предвкушения, а не горечь страха. Не испытываю ни капли ужаса, не поддаюсь отголоскам сомнений.

Дверь не заперта. Значит, меня ждут. Самонадеянно рассчитывать на эффект неожиданности.

Смело ступаю вперед. Замираю на несколько бесконечных мгновений, впиваюсь взором в знакомый силуэт, четко прорисованный в сгустившемся полумраке. Единственный источник света — ноутбук — отбрасывает яркие блики на благородный профиль.

Фон Вейганд в милом домашнем халате сидит на кровати, скрестив ноги по-турецки. Длинные пальцы пианиста порхают над клавиатурой, и я завороженно слежу за этим процессом. В моей голове не возникает ни единой разумной мысли. Просто стою и смотрю. Потеряв счет времени, не замечая иступленного биения собственного пульса.

Стратегия? Игра? Очередной поединок?

Не знаю, этот мужчина нужен мне, жизненно необходим. Мучительно хочется касаться его. Касаться везде. Впускать в себя, наполняться им до предела, наслаждаться, погибать и воскресать в жестоких руках.

Фон Вейганд не реагирует, полностью погружен в дела, не проявляет ни малейшей заинтересованности.

Я не выдерживаю, делаю несколько решительных шагов, подхожу вплотную, немного помедлив, забираюсь на кровать. Сажусь прямо напротив него. Покорная, ведь снова на коленях, и дерзкая, ибо опять бросаю вызов.

Словно шпаги дуэлянтов, наши взгляды скрестились, зажигая пламя. Дикое и порочное, невозможное, не поддающееся контролю. I bet (Готова поспорить): в этот момент мы чувствуем одно и то же. Жаждем, возбуждаясь все сильнее. Желаем схватить, подчинить, разорвать. Слиться воедино, погрузиться друг в друга, отдаться власти первобытных инстинктов, когда мощные толчки крови в покрытых испариной висках лишь подстегивают требовать большего, а мир вокруг обращается в пепел.

— Тебе следует вернуться в свою комнату, — фон Вейганд перестает печатать, чуть отклоняется назад, опираясь на ладони, а потом издевательски ухмыляется и вкрадчиво спрашивает: — Неужели настолько не терпится?

На моем теле живого места не осталось после минувшей ночи, болит там, где и признаться стыдно, поэтому логичнее просить отсрочку, а не продолжение банкета. Тем более, по негласным правилам я гарантировано получаю время на восстановление. Меня не трахают до полного изнеможения, дают шанс прийти в норму и отдохнуть, дальше поцелуев и объятий никогда не заходим.

Но теперь все иначе. Изменилось неуловимо и навсегда.

Фон Вейганд прекрасно понимает, что происходит между нами. Сам добивался этого — захватить, переделать, подмять под себя целиком и полностью, оставить только частичную индивидуальность. Огранить в соответствии с личными предпочтениями. Дергая невидимые нити, управлять послушной марионеткой, периодически предоставляя ей иллюзию выбора.