Книга Мельничная дорога - Кристофер Дж. Эйтс

Росборн – городок небольшой и ничем не знаменит. Но наверное, вы слышали название, если такие же ценители цемента, как и я. Вероятно, название упоминалось на сырной и цементной вечеринке или в каком-нибудь цементном бутике на Пятой авеню.

Где еще вы могли слышать о Росборне? Дайте подумать…

Нет, нигде. Росборн знаменит своим исключительно превосходным, некогда известным цементом.

Можно заключить, что отсутствие романтических чувств к городу, где я родилась и выросла, связано с небольшим эпизодом, который произошел в среду в августе 1982 года в Свангамских горах. Четырнадцатилетний парень Мэтью Уивер привязал меня к дереву и тридцать семь раз выстрелил из пневматического ружья «Ред райдер», выбив последней пулькой глаз. В этом есть доля правды, поскольку после того, как я его потеряла, стала смотреть на Росборн по-другому. Именно это я хотела сказать – «потеряла», хотя слово не передает моего ужаса от того, что глаз был непоправимо поврежден маленьким стальным шариком, а потом хирургически изъят доктором Дэвидом П. Шхвабом (для интересующихся выражениями, точный медицинский термин этой процедуры – энуклеация, поэтому можно сказать, что мой глаз энукнули).

Позднее я стала случайной свидетельницей сцены (в моем случае – половины сцены), как доктор Шхваб рассказывал потрясенным партнерам по гольфу, как он проводил операцию, и для наглядности держал в одной руке мяч, а в другой – красный пластмассовый колышек.

Мой случай – для Росборна заметная новость.

В каком-то смысле я действительно потеряла глаз, потому что, когда через два дня после энуклеации спросила, где он, мне никто не сумел ответить.

В пятницу состоялся один разговор. Четверг я провела в слезах, встречах с полицейскими, опять в слезах и, наконец, после тарелки «желе-бобов» отключилась на шестнадцатичасовой психоделический сон (хотя, вспоминая тот день через двадцать пять лет, я начинаю сомневаться, что это были «желе-бобы»).

– Где же все-таки он? – поинтересовалась я у навестивших меня родителей.

Инициативу взяла на себя мать.

– Нигде, дорогая, – ответила она.

– Не может быть, – возразила я. – Где-то должен находиться. Не растворился же он в воздухе (скорее всего, действительно растворился после того, как его сожгли с другими больничными отходами).

– Ханна, не знаю. Ты такие вещи спрашиваешь.

– Пусть он будет у меня. Можно?

– Ты серьезно?

– Мама, это же мой глаз.

Немного помолчав, мать закрыла лицо руками и притворилась, будто плачет, – ее метод отвязаться от детей, в котором она преуспела.

– Я могу спросить у врача, Ханни-пчелка, – предложил отец.

Мать возмущенно отняла ладони от гладкого, без морщин лица.

– Мы этого не сделаем. Разве можно спрашивать у врачей подобное?

Мы не спросили. Отчего в моем мозгу возникла мысль, что мой глаз в какой-то момент действительно потерялся.

«Мне кажется, или в глазах Ханны появились сумасшедшинки?»

Это слова Кристи Лейн, и в них можно уловить легчайший душок враждебности ко мне.

Шел первый день после рождественских каникул в январе 1982 года, и мне оставалось еще семь месяцев блаженной бинокулярной жизни.

Все могло сложиться между нами по-другому. Я была симпатичной брюнеткой, Кристи – симпатичной блондинкой. Если бы я могла пойти на поводу – подтрунивать над девчонками-простушками и высмеивать мальчишек-тихонь, мы создали бы союз прекрасных волос и верховодили в росборнской средней школе, выходя в коридоры, подобно солисткам квартета «АББА»: я, брюнетка, Анни-Фрид, она, платиновая блондинка – Агнетта.

Хотелось бы тешить себя мыслью, что от объединения с ней меня спасло чувство приличия. Но на самом деле это было нечто вроде безразличия. С одиннадцати лет я понимала, что хочу ступить в широкий мир, чтобы открывать то, что лежит за пределами нашего городка (много лет я грезила Японией, поскольку это самое странное место, путешествие куда не требует космического полета. Но до двадцати с небольшим лет не побывала даже в Нью-Джерси). Однако сознание этого не ограждало от издевок Кристи. Ребенком и подростком я изводила себя тем, что у меня слишком яркие глаза, пухлые губы, невероятно тощие ноги, а задница – кожа да кости. Я не испытывала ни малейшего сомнения, что отвратительна.

Кристи никак не могла успокоиться.

– Ой, Ханна, Ханна, какие у тебя большие глазки! – Это было произнесено нараспев сказочным голосом. И сразу последовало продолжение с доброй порцией ведьминой желчи: – Ты меня ими сожрешь.

Слова из «Красной шапочки» были детсадовской чушью, но я ее не перебила, увидев, что у Сэнди Делилло готова родиться острота. Когда Сэнди приходит в веселое настроение, мир замирает и навостряет уши.

– Ее глаза такого же цвета, как жидкость для унитаза.

Отлично, Сэнди! (Эта Сэнди позднее станет хозяйкой единственного в Росборне салона-парикмахерской под названием «Завиться – не встать!».) Прекрасный метод привлечения клиентуры – шутить на тему печальных последствий болезни Паркинсона.

Что-то придумала Тэмми Франковски, однако не успела озвучить – первой по мячу ударила Кристи.

– Поэтому она постоянно обжирается дерьмом.

Хорошее начало первого дня занятий после каникул 1982 года. Почти две недели Кристи была лишена возможности подтрунивать надо мной, не заметив на дне рождения Джонни Спинозы на Новый год.

Тогда все мальчишки принесли с собой спальные мешки. Предполагалось, что после вечеринки на ночевку останутся одни парни. Не желая подвергаться словесным нападкам Кристи, весь вечер я следила за ней, и когда она, хихикая, нырнула в спальник старшего брата Джонни, шестнадцатилетнего умудренного не по летам опытом Бенни Спинозы, принялась наблюдать, что произойдет дальше.

Сначала зашевелилось плечо Бенни, словно он пытался до чего-то дотянуться внизу спальника, затем смешно исказилось лицо Кристи: вспыхнуло, по нему пролетела моментальная дрожь. Пока брат Джонни Спиноза продолжал разговор с Тедом Бенсоном о том, что именно Фил Симмс виноват в том, что «Гиганты» не вышли в плей-оф, Кристи отвернулась и стала кусать ногти.

Я не знаток манер рыцарского мира подростков и их способов привлечения противоположного пола, однако догадывалась, что проделывал Бенни на глубине двух футов в своем нейлоновом красном спальнике. И после блеска коридорного остроумия Кристи не собиралась упускать свой шанс. Скрестила руки, выждала секунду и выпалила:

– Знаешь, Кристи, после того, как ты ушла с вечеринки, брат Джонни Спиноза дал всем парням понюхать свои пальцы! Я слышала, как Тед Бенсон сказал, что ты воняешь дохлым скунсом.

Команда Кристи не посмела отреагировать на мой выпад, но стоявшие поблизости двое мальчишек залились, как подвыпившие тролли.

Насколько мне было известно, Бенни Спиноза никому не говорил, чем занимался в мешке, однако, судя по реакции Кристи, моя догадка была верна. И грубость ее ответа подтвердила это.