Книга Прерий душистых цветок - Вера Колочкова

Размечтавшись, она не расслышала сразу настойчивого зова дверного звонка, потом, сообразив, удивленно пошла открывать - кто бы это мог быть, интересно… Для медсестры из детской поликлиники рановато еще, а Лерочка Сергеевна только завтра придет…

К ее удивлению, в дверях стояла та самая блондинка, приходившая к ней в кафе и представившаяся Сашиной женой. Она вдруг улыбнулась Василисе так лучезарно и приветливо, будто здесь ее ждали, не отходя от двери, несколько дней подряд, и теперь непременно должны быть очень и очень счастливы ее появлению.

— Здравствуйте, Василиса! – продолжая улыбаться, бодро произнесла блондинка и радостно шагнула в прихожую. – А я вашему Петечке фруктов принесла!

В доказательство она даже подняла до уровня Василисиных глаз небольшой пакет с фруктами и помотала им из стороны в сторону, одновременно скидывая ботинки и пытаясь стряхнуть с одного плеча куртку. Быстро перебросив пакет в другую руку, она повесила соскользнувшую с другого плеча куртку на крючок и пошла в комнату, приговаривая при этом деловито:

— Ну как? Температуру с утра мерили? Не упала? Высокая? А врач был? А где можно фрукты помыть?

— Ничего себе… — только развела руками ей в спину Василиса. – Как говорится, явление восьмое, все те же в лаптях…

Зайдя в комнату, Марина так же скоренько–приветливо поздоровалась и с сидящей около Петькиной постели в своем кресле Ольгой Андреевной, и улыбнулась ей свойски–дружески, и захлопотала вокруг Петьки с нарочитой заботой, толкуя что–то о специально разработанных для укрепления детских организмов комплексах витаминов по очень уж доступным ценам, специально для людей экономных и не богатых…И что только для них она эти витамины в специальном месте закажет, и на дом им принесет, и даже денег с них не возьмет за это, и вообще, она так переживает и заботится о Петечкином здоровье, как никто другой… Петька следил за ее суетой нехотя и как–то слишком уж исподлобья. Потом недовольно вдруг проговорил, едва двигая запекшимися от температуры губами:

— Марина, а вы что это, жить у нас собрались, что ли? Навеки поселиться, да? Каждый день сюда приходите…У нас больше комнат свободных нет, знаете ли. Сестрице и так вон у бабушки за шкафом жить приходится!

— Петя… — переглянувшись, укоризненным унисоном протянули Василиса с Ольгой Андреевной. Правда, укоризны в их голосе было совсем, совсем маловато. А место ее законное заняла таким образом скрываемая вежливая досада на произнесенное больным ребенком вслух то, чего им и самим хотелось бы сказать с удовольствием, да нельзя было – воспитание интеллигентное не позволяло. Ох уж это воспитание – сколько от него бывает неприятностей всяческих… Вместо этого Василиса произнесла тактично:

— А знаете, Марина, Саши в настоящее время в его комнате нет. Он появится только к вечеру, знаете…

— Да ничего страшного, я подожду! — махнула беспечно рукой Марина. – У меня сегодня времени – завались! А вы меня чаем пока не напоите? Сегодня день такой выдался холодный, я перемерзла вся — жуть…

— Васенька, и в самом деле, напои–ка человека чаем, — рассмеявшись, проговорила Ольга Андреевна. — В конце концов, Марина наша гостья, как там ни смотри…

Идите, девочки, я тут с Петрушей пока побуду!

— Бабуль, твоя мягкотелость переходит всяческие границы, — совсем по–взрослому проворчал на нее Петька, когда «девочки» отправились чаевничать на кухню. – Она, эта Марина, итак уже Сашу достала, а ты ее привечаешь…

— А это не наше с тобой дело, дорогой мой внук Петруша, кто из них кого достал, — поправляя свесившееся до самого пола одеяло, ласково проговорила Ольга Андреевна. – Наше дело сидеть в сторонке и в чужие отношения ни при каких обстоятельствах не вмешиваться. Ты поспи лучше, Петенька. Или хочешь, я почитаю тебе вслух?

- Слушай, Василиса, я вот у тебя спросить хочу. Тебе твой хозяин совсем мало платит, да? — задушевно спросила Марина, усевшись за кухонный стол.

— Хм… — пожала плечами Василиса. – Странный вопрос какой… А сколько он должен платить судомойке, интересно? Много, что ли?

— Ну да… Ну вообще, есть же еще и человеческий фактор…Сочувствие, например…

— То бишь жалость, что ли?

— Ну почему сразу жалость? Всякие же бывают обстоятельства, все мы люди.

По–моему, лучше себе зарплату пойти попросить добавить, чем рядом чужого человека терпеть…

— Это вы, Марина, Сашу имеете в виду?

— Да. Сашу. Моего мужа, между прочим.

— А вы знаете, я лучше потерплю рядом чужого человека. Пусть и вашим мужем он будет, мне все равно. Меня больше этот вариант устраивает. Я от него получаю деньги за то, что сдаю ему комнату. И все. А в кафе я получаю деньги за то, что мою посуду. И все…

— А просить, значит, никого ни о чем не будешь. Гордая, значит.

— Ну почему сразу гордая? – пожала плечами Василиса и поморщилась – не нравился ей этот разговор, и Марина ей эта не нравилась, и чаепитие это дурацкое тоже не нравилось. — По–моему, это не гордость вовсе, а обыкновенный порядок вещей. Зачем же просить, если другой выход можно найти?

— Ну да, ну да… — вдруг злобно сузила глаза Марина. – Смотри, какие нежности при нашей–то бедности. Да ты, милая, потому так рассуждаешь, что в настоящем дерьме еще не плавала, видно. Когда в нем, в родимом, плаваешь по самые уши, то слов таких – порядок вещей – и не знаешь вовсе. Иногда так жизнь припирает, что и не задумываешься ни о каком таком порядке, прешь напролом, и все! Вот я тебе про себя, например, расскажу…

Василиса опять поморщилась и вздохнула, уставилась обреченно в свою чашку с чаем. Вовсе не хотелось ей слушать о жизни этой так бесцеремонно ворвавшейся к ней в дом женщины, но что делать – не выгонять же ее силой отсюда. Да и Саша просил перетерпеть… А история ее, судя по всему, действительно грустная, раз с такой страстью о дерьме толкует. Хотя, может, и самая что ни на есть обыкновенная…

В отличие от Василисы, Марина вынырнула совсем, совсем из другой жизни. Не богато и с комфортом обустроенной, а наоборот , из безысходной и убогой. В город она приехала из непонятного русского селения – то ли заштатного городка, то ли рабочего поселка, которые во времена социализма отстраивались в огромных количествах вокруг всяческих заводов и фабрик – так называемых градообразующих предприятий. Вот и их городок кормился вовсю от небольшого заводика, производящего какую–то сельскохозяйственную продукцию – то ли косилки, то ли молотилки, потом уж и не помнил никто толком. Так уж получилось, что годы ее юности как раз совпали с медленным умиранием этого самого заводика и, как следствие, с умиранием городка и развалом их когда–то крепкой и надежной семьи. Сначала потерял работу папа. Промыкавшись дома два года, запил с горя. Потом потеряла работу мама. Потом за ограбление киоска попал в колонию шестнадцатилетний братишка – он и взял–то там ящик пива да коробку «Сникеросов», вожделенного по тем нищим временам американского лакомства, и все… Жалко было мальчишку до ужаса – не бандитом же он был, в конце концов… А только денег на адвоката хорошего, конечно же, у них тогда не нашлось. Да и откуда бы они взялись, деньги эти, когда и десятку–то занять не у кого во всей округе было, не одни ж они в таком вот плачевном состоянии оказались. Это еще слава богу, что остался у них небольшой участочек земли в садоводческом товариществе, выделенный отцу еще в лучшие времена расцвета заводика, от него в основном и кормились ; целое лето возились с матерью на грядках, потом делали закрутки, варенье всякое варили, когда сахар был, даже кур там держали и кроликов - самое настоящее натуральное хозяйство вели, в общем. Деньгами иногда помогали бабушка с дедушкой с нищей своей пенсии, да их и не особо видно было, денег этих — отец все пропивал. Потом начал вещи последние таскать из дома…