Книга Не в парнях счастье - Татьяна Веденская

– Не знаю. Нет, честно, я не знаю, о чем ты. Ерунда, мне просто любопытно, – отмахивалась я. Но на самом деле я знала, что происходит. Дело в том, что все это Катеринино счастье, ее любовь, ее семья, ее благополучие и даже ее поездки с Сергеем за покупками – все это построено на моем несчастье. И мне важно, жизненно необходимо знать, что она на моем несчастье своего счастья не построила. Что она проиграла. Может быть, что он ей тоже изменил, или что она с ним ругается страшно, или что он ее бьет. Что угодно. И, видимо, Катерина это чувствовала.

Когда она меня видела и ей не удавалось вовремя сделать вид, что она смотрит в другую сторону, у нее появлялась какая-то смутная тревога в глазах, как будто она что-то хотела мне сказать и в то же время никак не могла, хоть режься. А иногда выражение лица было другим – злым, колючим и даже немного вызывающим. Как будто она хотела показать: «И что? Что вы от меня хотите?! Я делаю что хочу, и вы не смеете меня судить». Такое бывало чаще. Она вообще очень изменилась за это время, стала более дерганой, резкой, взвинченной. Сильно осунулась, у нее похудело лицо. Ходила она тяжело, медленно и все время выглядела усталой. Когда я убедилась в этом, сначала даже обрадовалась. Так обрадовалась, что даже удивилась – получалось, что я просто ненавижу ее лютой ненавистью. А потом, когда выяснилось, почему она выглядит такой усталой, я вдруг поняла, что теперь совершенно не понимаю, как жить дальше. Катерина была беременна.

Глава вторая,

в которой я начинаю понимать, что мне нужно от этой жизни

Счастье – это когда тебя понимают даже тогда, когда ты сама себя не понимаешь…

«Женщины о дружбе»

Случалось ли вам мечтать о дальних странах? О неизведанных мирах и о другой жизни, в которой все было бы не так, все было бы иначе? Где солнце светило бы ярче или, наоборот, не так бы жарило, а люди бы улыбались и не обзывали вас последними словами, если вы долго ищете мелочь, чтобы расплатиться на кассе. Или чтобы зимой было лето, а летом зима? В общем, все, что угодно, чтобы выбраться из того болота, в котором вы застряли в силу вашего рождения, восселения в тринадцатой квартире и всей последующей не слишком-то удачной жизни. Конечно, я все понимаю, перемещение тела во времени и пространстве не решает проблему. И мама, в ответ на мои дикие вопли и просьбы забрать меня к себе из этого проклятого дома, тоже говорила именно это.

– Ты же просто до сих пор его любишь, куда ты от этого можешь сбежать? – уверяла меня она.

– Я никого не люблю! – отрицала я очевидное.

– Да? А что тогда все это тебя так нервирует? – скептически пожала плечами мамочка. – Столько времени уже прошло, пора бы вообще успокоиться.

– Я спокойна, как удав. Нет, как три удава. Как три удава, заплетенные в косичку. Я просто хочу оттуда уехать!

– Да? То есть я должна переехать в эту руинообразную квартиру и бросить все это, – тут мама обвела рукой свою (то есть бабушкину) кухню, чистую, с белой скатертью на большом столе и с декоративными фруктами из воска в вазе на подоконнике, – потому, что ты просто хочешь чего-то там?

– А каково мне на это смотреть? – сорвалась я. – Она носит штаны для беременных, а он держит ее за ручку. Она специально так бледнеет, чтобы он трясся за нее! Она… она… Я каждый день натыкаюсь на нее, я уже устала отворачиваться и делать вид, что я разглядываю стену! Бред! Почему этот козел не мог уйти к кому-то другому?

– Они поженились? – уточнила мама. Я помолчала, с тоской глядя в окно. Да уж, это было самое мерзкое – видеть, как Сергей – мой Сергей – вытаскивает из длинного лимузина эту тварь в длинном и свободном (еще бы) платье из какого-то тюля и на руках затаскивает в наш подъезд. И все это прекрасно видно из моего окна! И не только гостей, крики «горько» и горсти риса, которые потом клевали все голуби с бульвара, но и насмешливую, капризно (как обычно) пожимающую плечами, красиво одетую Елену Станиславовну, которая тоже пришла на свадьбу. Пришла, хотя и говорила мне, что более нервной и истеричной барышни, чем Катерина, в жизни не знала. А на свадьбу пришла. В отличие от моей свадьбы, которую и свадьбой-то назвать трудно. Только и осталось – пара снимков в серванте, снятых на поляроид. Я там испуганная, цепляюсь за руку Сергея, как будто больше и держаться-то не за что.

– Да уж, поженились! – с горечью кивнула я.

– И ты забудь. Это все, конец. Все кончено, и если ты не остановишься, если не примешь все это как есть, то со временем сойдешь с ума и примешься вылеплять из воска куклу своего бывшего мужа и втыкать в него иголки. Все, девочка моя, он ушел и не вернется.

– А мне и не надо, чтобы он вернулся. Пусть она им хоть подавится, – разозлилась я.

– Так чего же ты хочешь?

– Только одного. Чтобы они были несчастны, – злобно пояснила я и набросилась на кусок пирога, который сама же и принесла маме, чтобы подлизаться. Хотя вряд ли я на самом деле хотела переезжать и все такое. Это тоже уже ничего не изменит. Место и расположение тела не имеет значения, когда внутри этого тела горит огонь, сжигающий все живое на своем пути. Так я и жила, ходила на работу, встречалась с разными знакомыми (язык не поворачивается назвать их друзьями, друзей у меня теперь нет), даже с кем-то ходила в кино, целовалась, но теперь не могла бы даже вспомнить имя.

А через какое-то, в общем-то, непродолжительное время случилось оно: Катерина сначала пропала чуть ли не на несколько недель, а потом появилась, еще более бледная и худая, с заострившимся лицом, усталая, в своем старом пальто, а рядом шел Сергей и держал в руках сверток с их новеньким ребенком. Тот родился в срок, был здоров, кричал, требовал прогулок, так что теперь стало сложно выйти из подъезда, чтобы не столкнуться с Катериной. Она ходила важная, сосредоточенная, погруженная в себя, и смотрела теперь как-то совсем мимо меня, словно я вообще утратила какое бы то ни было значение в ее жизни. Для меня это было равносильно полному провалу, цветку в горшке в окне конспиративной квартиры. И оставалось только слопать ампулу и вывалиться из окна, как профессор Плейшнер. Нет, конечно же, я говорю несерьезно. Только именно после того, как Катерина родила, я окончательно осознала, насколько пуста и бессмысленна моя жизнь. Я трачу восемь часов каждого своего дня на то, чтобы переложить стопку бумаг из кучи справа – к работе, в кучу слева – отработанные. А также десять раз на дню рассказывать людям про какие-то кредиты и вклады, смотреть счета, пытаться заработать денег для банка. Зачем и для чего я это делаю? Просто юридическое лицо купило восемь часов моего времени в будние дни за сравнительно недорогую цену.

– Нет, ну, если так рассуждать, то, конечно, депрессия будет бесконечной, – заверила меня Танечка.

– А как рассуждать? Сорок часов в неделю, сто шестьдесят часов в месяц, а если умножить на двенадцать месяцев… – сосредоточенно считала я, благо калькуляторы в банках есть на столе у любого сотрудника.

– Умножай на одиннадцать, потому что месяц – отпуск, – влезла наша охрана с деловитым видом.