Книга Не могу тебя забыть - Татьяна Алюшина

— Я знаю, что делать! — заявила Юлька. Сидевшие за столом, в том числе и Тимошка, посмотрели на нее в ожидании суперидеи, которую Юлька и выложила, выдержав небольшую театральную паузу:

— Сейчас позвоним Ярцевым. И узнаем, могут ли они сдать нам дачу по старой памяти. Если нет, идем в ближайший киоск, покупаем газеты, обзваниваем варианты сдающихся дач на тот же предмет. Я беру Тимошку и уезжаю с ним на месяц, потому что только я среди вас свободна и у меня начались каникулы. Мы с ним прекрасно проведем время за городом. А вы будете к нам приезжать, когда сможете.

После ее тирады повисло минутное молчание. Его прервал Игорь Дмитриевич:

— Юлька, ты гений!

— Я знаю, — согласилась Юлька.

— Но у тебя же есть, наверное, планы на этот месяц? — осторожно спросил Илья.

— Планы были, но этот план ничуть не хуже других. — И, чтобы не передумать, она быстро распорядилась: — Пап, давай звони Ярцевым.

— Звоню! — поднялся со стула Игорь. — А мы с Мариной тебе поможем с родителями. Сейчас сядем и составим график, кто когда сможет быть в больнице. Втроем управимся.

Им очень, очень повезло! Во-первых, Павел Игнатьевич, хозяин дачи, оказался дома, в Москве, и взял трубку, — он приехал за какими-то вещами, и они случайно его застали. Во-вторых, Ярцевы все еще были хозяевами их любимой дачи, никому ее не сдавали и с удовольствием согласились принять Юльку и ребенка.

На следующее утро, в понедельник, Илья отвез Юльку с Тимохой на дачу, перед этим выдержав целую битву с Расковыми и споря об оплате. Он настаивал, что заплатит сам, — это же его трудности и из-за Тимошки придется снимать дачу! Расковы в три голоса спорили, выдвигая аргументом, что места там красивейшие, а Юльке надо этюды писать, и отдыхать она тоже будет, а не только Тимка. Но если Илья что-то решил, то ни Рыжик, ни кто другой не мог его переубедить, и он закончил прения:

— Я решил, и все! Никаких дебатов!

Сказано это было таким тоном, что споры прекратились.

Юлька с Тимкой жили на даче, и у Ильи душа была спокойна за сына, а вот с родителями дело обстояло плохо. Они трудно восстанавливались, им обоим сделали еще несколько операций, ухудшений не возникло, но до полного выздоровления было ой как далеко.

Да и будет ли оно, полное выздоровление? Илья задавал себе этот вопрос и отметал сомнения. Если бы не помощь Игоря с Мариной, то он, наверное, не справился бы. Нет, справился бы, конечно, но, скорее всего, скопытился бы!

Помимо огромного количества лекарств, которые надо было покупать самим, в связи с их полным отсутствием в больнице или дефицитом, нужны были и постельное белье, и самостоятельная уборка палат. Да еще надо было приносить диетическую протертую еду хотя бы раз в день.

Марина договорилась со своими учениками и их родителями, что временно они будут приезжать к ней домой, объяснив сложившуюся ситуацию, и взяла на себя ежедневное приготовление еды для больных. Ученики ее любили, родители уважали и втайне боялись, что она может отказаться от уроков, поэтому легко согласились на временные трудности — привозили детей сами.

Она распределила уроки так, чтобы у нее было окно днем. Через два дня на третий выпадал ее дежурный больничный день. В свой день Илья заезжал к Расковым, забирал готовый обед и ехал в больницу. Игорь в свое дежурство брал еду с утра и днем, в обеденный перерыв, ехал в больницу.

Таким образом, каждый день у родителей кто-то дежурил. Марина в свое дежурство меняла постельное белье, переодевала больных с помощью медсестры.

Илья ужасно скучал по Тимке… и по Юльке. Он рвался к ним, но в жестком, расписанном по часам графике было невозможно вырвать даже пару часов.

И опять его выручили Расковы.

— Езжай в воскресенье, — сказала Марина. — У нас выходной, мы с Игорем поедем на целый день в больницу, вымоем твоих, Сделаем все, что надо, не беспокойся.

— Вы и так делаете слишком много, вам самим надо отдохнуть, — возразил Илья.

— Успеем еще! — поддержал жену Игорь. — Тебе необходим отдых, ты совсем извелся! Так и загнуться недолго, а тебе сейчас никак нельзя болеть. И не спорь! В следующее воскресенье мы поедем.

— У меня работа! — для очистки совести посопротивлялся Илья.

— Отпросишься! На один день тебя отпустят. Мотай на все воскресенье. Выспишься, в речке искупаешься, может, хозяева баньку затопят, они раньше в воскресенье всегда топили. С сыном побудешь. Все! Езжай!

Целый выходной для него был непозволительной роскошью. Он приехал к обеду.

На участке было тихо. Ни Юльки, ни Тимошки не было слышно. Хозяйка дачи собирала клубнику на грядке. Заметив Илью, разулыбалась, пошла к нему навстречу, обняла, расцеловала его по старой привычке.

— Здравствуй, дорогой! Сколько лет-то не виделись! Дай-ка я на тебя посмотрю!

Она отстранилась, разглядывая его.

— Возмужал! Илюша, ты стал такой… — она подбирала определение, — сильный, мужик прямо!

— Да ладно! Галина Ивановна, мешки ворочаю, вот и раздался в плечах, — отмахнулся он.

— Не скажи, ты как-то внутри повзрослел, и глаза замученные, — выдохнула она. — Знаю про твою беду, как родители?

— Пока рано судить, но осложнений нет, а это уже большая удача.

— Даст Бог, поправятся, я уж и свечку в церкви за их здравие поставила.

— Спасибо, Галина Ивановна, — искренне поблагодарил он.

— Голодный? — забеспокоилась Галина Ивановна. — Давай я тебя накормлю, Юлечка такой плов чудесный приготовила.

— А где они?

— Твои-то? — уточнила Галина Ивановна и заулыбалась. — Спят оба, в большой комнате на диване. Иди посмотри, а я пока стол накрою.

Из-за жары все двери в большом доме были распахнуты, и по комнатам свободно гулял легкий ветерок. Увидев Юлю с Тимошкой, спящих на диване, он остановился на пороге комнаты, облокотился плечом о дверной косяк, стоял и смотрел на них, первый раз в жизни понимая, что значит «плакать внутренними слезами».

Илья быстро встал, захватил пустой бокал, прошел на кухню и налил коньяку. Подумал, достал из холодильника лимон, сыр, положил на тарелку, выпил залпом коньяк, закусил лимоном.

Он чувствовал то же, что и тогда, когда смотрел на них, только сейчас ему было еще больнее. К тем переживаниям прибавилась новая боль из-за ошибок последующей жизни. Много чего прибавилось.

Он помассировал шею, покрутил головой, пытаясь отогнать боль.

Не помогло.

— Значит, день воспоминаний! — констатировал он.

Не хотел он ничего вспоминать и переживать заново! Совсем не хотел! Зачем?

Слишком много всякого там было! Больного, радостного, обвиняющего, выворачивающего душу наизнанку! Но что-то неподвластное его разуму и силе воли заставляло вспоминать кадр за кадром, прокручивая прошлое.