Книга Мэрилин Монро - Дональд Спото

Даже более чем привязан: поскольку Гринсон чувствовал себя глубоко задетым своей растущей зависимостью от Мэрилин, он постоянно пробовал оторвать ее от друзей. Смерть его пациентки наглядно показала, какими страшными могут быть последствия безответственного поведения психотерапевта, который выходит за рамки границ, обязательных при лечении, и занимается психотерапией, хорошо зная, что его собственные чувства переплетаются с чувствами его пациентки. В результате он уже не обращал внимания ни на свои обязанности, ни на ее потребности. Когда Гринсон сказал, что «старался помочь, а кончилось это тем, что я ее обидел», то дал, по-видимому, наиболее точную оценку своего поведения.

Весь полный нетерпения, боящийся утраты любимого существа, разозленный на себя и на Мэрилин за принятие неразумного, с его точки зрения, решения об увольнении Юнис и его самого (что должно было последовать вскоре, если не сразу же), Ральф Гринсон дал указание ввести пациентке успокаивающее — как он уже давно действовал с помощью Энгельберга, — лишь бы только дело не дошло до расторжения их союза: «Позвони мне в воскресенье утром».

Но в конечном итоге вышло так, как говорил другой Ральф, любящий актрису Ральф Робертс: «Раз Мэрилин не удавалось контролировать никаким иным способом, то в запасе всегда оставались наркотики». Быть может, Джон Хьюстон был в курсе больше, чем выказал, когда он, узнав о смерти Мэрилин, произнес со злостью: «Мэрилин убил не Голливуд. Это сделали ее достойные сожаления доктора. Если она страдала болезненным пристрастием к лекарствам, то только по их вине».

Если обратить свое внимание к Юнис Мёррей, то она, пребывая с Мэрилин, жила наполненной жизнью, обитала на вилле, представляющей собой копию ее собственного давнего дома, общалась с молодой женщиной, которую воспринимала как дочь, и помогала человеку, являвшемуся для нее суррогатом мужа. Однако под влиянием случившегося она сломалась; в некотором смысле Юнис, введя Мэрилин снотворное, как бы закрыла данный раздел своей жизни, хотя сделала это бессознательно и не отдавала себе отчета в последствиях данного акта. Она являлась марионеткой Ральфа Гринсона — определение не слишком красивое, но вполне адекватное применительно к психически неуравновешенной и зависящей от него женщины, которая должна была себя чувствовать именно так, когда через двадцать пять лет, в восьмидесятипятилетнем возрасте сетовала: «Ах, ну почему я в мои-то годы должна держать случившееся в тайне?»

Необычайная поглощенность двух главных опекунов Мэрилин собою и наблюдавшееся у них раздвоение личности не позволили им разглядеть актрису в наиболее счастливый период ее жизни, на этапе, сулившем ей прекрасное будущее, и одновременно не воспрепятствовали им в непрестанном стремлении сделать актрису зависимой от себя и только от себя.

И в довершение всего опекуны Мэрилин не могли снести того, что она отвергает их назойливую опеку. «Мы потеряли ее», — с сарказмом сказал Гринсон, обращаясь к Мёррей. Оба они согласились с этим утверждением: в некотором смысле они потеряли ее еще раньше, когда Мэрилин приняла решение освободиться от них.

Возможно, Ральф Гринсон как-то помогал тем пациентам, к которым не испытывал маниакальной привязанности. Но в личной и профессиональной жизни он в большой степени оказался неудачником, эгоцентриком, первостатейным актером, лгуном, завидовавшим чужой славе, человеком, обуянным желанием безраздельно владеть, тираном, который мог считаться превосходным психотерапевтом только в Голливуде, где даже обычное исполнение долга вежливости вызывало в людях признательность и восхищение. Он рассматривал Мэрилин не как взрослую, зрелую женщину, у которой со временем должно было становиться все больше сил и здоровья. Совсем напротив, Гринсон хотел, чтобы та оставалась слабой и навсегда зависимой от него. Уставший от того, что он постоянно отказывался от личной жизни, дабы заняться проблемами своей самой важной пациентки, — хотя сам же и делал все возможное для создания подобной ситуации, — в конечном итоге он почувствовал себя задетым тем, что Мэрилин уходит с орбиты его влияния, ускользает из-под его контроля, переходит под крылышко Джо, удаляясь от него, Гринсона. Назначив себя на роль стража и защитника, отца и опекуна, он сам запутался в собственных сетях. Гринсон неутомимо стремился к тому, чтобы ограничивать контакты Мэрилин с другими людьми, чтобы единственной формой проявления любви к ней была его жертвенность, а единственной опорой для актрисы — его забота. Такие предпосылки, опасные в каждом союзе, применительно к психотерапии становятся настоящей катастрофой.

Гринсон не мог согласиться с мыслью о близком расставании с Мэрилин, о том, что он будет окончательно отвергнут своей категоричной пациенткой. Поэтому он считал ее человеком, которого ему не удалось покорить, и в конечном итоге отнесся к актрисе типичным для себя образом: капризно, — а также поставил ее в опасную ситуацию. Быть может, в сумрачных закоулках его сознания появилась мысль, пробуждающая страх, а возможно, и надежду, — мысль, что его легкомысленность приведет к трагедии.

В этом и состоит трагедия смерти Мэрилин Монро. На протяжении последних месяцев жизни она преобразилась в совершенно другую, отважную и зрелую женщину, как это доказывают все ее действия, интервью, контакты с людьми и выступления. Наконец-то, как в один голос заявляют самые близкие к ней люди, она сама стала принимать решения по поводу собственной жизни; она начала отгонять от себя злых духов, которые преследовали ее столь долго. Мэрилин никогда не осуждала тех, кто ранил или обманул ее, а сейчас ее отношение к миру стало еще более благожелательным и она больше, чем когда-либо ранее, проявляла заботу о тех людях, с которыми ей приходилось так или иначе сталкиваться. Даже если смотреть на актрису только под этим углом зрения, нельзя не оценить достоинств ее натуры: Мэрилин не очерняла мужей или любовников ради сиюминутной выигрышной фразы в интервью; она не играла на жалости к себе; она проявляла добрые чувства к Исидору Миллеру, к детям Артура Миллера и к сыну Джо Ди Маджио. У нее были великолепные, прямо-таки чудесные планы на будущее: возвращение к Джо, новые роли в кино, разрыв со своими недоброжелателями, с дурными воспоминаниями о прошлом.

Такой дух оптимизма уже однажды вселялся в нее, когда она в первый раз покидала Голливуд в 1955 году. Уже тогда Мэрилин чувствовала, что ее жизнь складывается не так, как нужно. Сейчас это чувство вернулось, и оно должно было иметь нечто общее с Джо Ди Маджио — хотя не только, поскольку их любовь наверняка уже не была тем страстным чувством, которое только начинает расцветать, и оба они были слишком разумны и рассудительны, чтобы не отдавать себе отчета, сколь многое им еще предстоит между собой согласовать. «Передо мной простирается будущее, и я не могу его дождаться», — сказала недавно Мэрилин одному репортеру. Энтузиазм и смирение, а также свежепробудившиеся надежды были связаны в ней с потребностью действовать, достигнуть в жизни чего-то большего — и редко случается, чтобы столь благородное и благодатное сердце было так жестоко остановлено.

И воистину остановлено. Ведь Мэрилин Монро умерла по вине людей, которые считали своим призванием ее спасение — причем они занимались этим не для ее блага, а ради собственных интересов. Они хотели владеть ею как своей собственностью. Смерть Мэрилин Монро придает новое значение ходовой фразе «сумрачные стороны калифорнийской жизни».