Книга Твердь небесная - Юрий Рябинин

Пресня напоминала хорошо укрепленный лагерь или даже прямо крепость. Баррикады здесь были не то что в других частях – жидкие завалы из всякого хлама, – на Пресне стояли настоящие могучие стены поперек улиц: высокие, громоздкие, иные представляли собой натуральные ледяные горы – повстанцы поливали их водой, и они превращались в монолит, который и из пушки-то не очень прошибешь.

Несмотря на ранний час, на улицах здесь уже было оживленно: одни дружинники, отстояв ночь на баррикадах, отправлялись отдыхать, на смену им приходили свежие силы. Нередко вместе с баррикадой дружинники передавали своим вновь прибывшим товарищам и оружие – винтовки, ружья, револьверы, какие-то примитивные самопалы, сработанные умельцами-рабочими чуть ли не из водопроводных труб: вооружены повстанцы были в целом крайне плохо. Спешили куда-то и женщины, иногда с детьми. На удивление, в этом лагере работали некоторые магазины, притом что в куда более спокойных частях Москвы всякая торговля в эти дни прекратилась, – на Пресне повстанцы не позволили торговцам закрывать своих лавок. И вообще на Пресне нисколько не чувствовалось подавленности, – напротив, здесь царило настроение благоразумной, неразгульной вольницы. Случайный гость Пресни, вроде Александра Иосифовича, мог прийти в изумление от того, что улыбка здесь была практически обычным выражением лица. А дети так порой и смеялись в голос, галдели, – ну этим-то по-другому и не полагается, в любом случае.

Александр Иосифович заявил своим спутникам, что намерен предстать перед самим руководством восстания. Они повели его в Революционный комитет, располагавшийся в одном из зданий Прохоровской мануфактуры.

В комитете работа не прекращалась ни днем, ни ночью: пока одни комитетчики позволяли себе пару-тройку часиков поспать – приткнуться кое-как где-нибудь здесь же в соседних комнатах, – товарищи их продолжали заседать, разрабатывать и направлять действия дружин, принимать курьеров с известиями о положении в разных частях Москвы и рассылать во все концы соответствующие приказания.

На входе в штаб стояли вооруженные дружинники. И хотя кто-то из них более или менее довольно знал Мещерина, Хаю и Лизу, пропустили внутрь их все-таки не раньше, чем услышав пароль.

Первым, кого встретили в штабе Мещерин и его спутники, оказался Самородов, – он со своими людьми ночевал на Трехгорке, чтобы утром пораньше получить задание и отправиться действовать. Но, увидев друга в сопровождении того, с кем он не чаял когда-либо встретиться, Самородов задержался. Когда он распознал в спутнике Мещерина господина Казаринова, Самородов, понятное дело, остолбенел, но не столько от нечаянной встречи, сколько оттого, что его друг, вчера готовый добить раненого драгуна, сегодня, в общем-то, вполне миролюбиво сопутствовал с натуральным извергом, изувером, каковым им представлялся Александр Иосифович после приключений на Ша-хэ. Но теперь на изумление и прочие эмоции ни у кого не было ни секунды свободной.

– Дрягалов убит, – первым делом сказал другу Самородов, будто опасался, что в дальнейшем у него не будет возможности сообщить об этом. – Сергей сейчас рассказал. – Он кивнул головой на дверь, за которой заседал комитет.

– Да! – бросил Мещерин, словно речь шла о чем-то совсем незначительном. – Лена вчера записку прислала.

Они вошли в просторную комнату, в которой стоял большой, заваленный бумагами стол с планом Москвы поверх бумаг. За столом, с разных сторон, сидели четыре человека. Видимо, они переговаривались, но, увидев вошедших своих подначальных, среди которых был к тому же незнакомец, оборвались.

И тут Александр Иосифович решительно вышел вперед и обратился ко всем с речью.

– Товарищи! Позвольте передать вам горячий революционный привет от сибирского пролетариата! – звонко отчеканил он. И, обойдя вокруг стола, энергично пожал руку каждому вождю. – В эти дни весь рабочий класс России, а также люди труда во всем мире с восхищением и надеждой смотрят на Москву! Вы первые герои! Титаны! Московские коммунары! Мы преклоняемся перед вашим подвигом! Мы надеемся на ваш успех! Верим в вашу победу! Но и мы на дальних окраинах, в глухих провинциях стараемся внести свою посильную лепту в общее дело победы над капиталом. – Александр Иосифович старался не сделать паузы в своей речи, справедливо полагая, что его могут перебить, и тогда еще получится ли завладеть вниманием аудитории. – Наш вклад в общее дело, конечно, куда скромнее вашего, но и его достаточно, чтобы удостоиться высшей оценки от царской тирании! – И с этими словами Александр Иосифович предъявил главный свой козырь: он достал из кармана объявление о своем розыске, развернул его и торжественно положил на всеобщее обозрение на стол. – Вот как оценили нашу деятельность!

Он нисколько не смущался сделать это при свидетелях своих маньчжурских подвигов, за которые, собственно, и был объявлен в розыск, – Мещерине и Самородове, – справедливо полагая, что они оба теперь не станут его изобличать, ибо то, что тот и другой могли бы предъявить в его изобличение, при данных обстоятельствах пошло бы ему только на пользу в глазах руководителей восстания.

Кто-то из вождей взял объявление, бегло просмотрел его, удивленно взглянул на Александра Иосифовича, поняв, верно, что речь идет о нем самом, и передал товарищу. Так оно и пошло по кругу.

А господин Казаринов между тем продолжал свой монолог:

– Но даже малая наша работа была бы едва ли возможна без вдохновенного примера московских товарищей! Вы воодушевляли нас своим революционным бесстрашием! Научили не щадить своей жизни! Показали, как нужно уметь приносить себя в жертву за счастье народное! Вот как эта девушка, – Александр Иосифович указал ладонью на Лизу, – была вами отправлена на верную смерть, так и мы бесстрашно шли под пули и в петлю! – Он хотел не столько польстить Лизе, сколько показать Мещерину свои с ней сердечные, скрепленные совместной борьбой отношения.

И это, видимо, ему вполне удалось, потому что ни Мещерин, ни Самородов даже не пытались как-то выказать своего неприятия сказанного господином Казариновым. Их показное безучастное отношение к его речи не ускользнуло от внимания Александра Иосифовича. Но одновременно он заметил, как один из вождей как-то нервно, беспокойно скользнул взглядом по нему, когда он упомянул Лизу отправленную в Сибирь на верную смерть, но тотчас спрятал глаза. Александр Иосифович мигом смекнул, что ему следует продолжить развивать это обстоятельство: авось выйдет какая выгода, хуже-то, во всяком случае, не будет.

– Товарищи! – с новою силой принялся витийствовать Александр Иосифович. – Мы в Сибири, как никто, знаем, что такое битый японцами и оттого еще более разъяренный казак и науськанный на рабочего человека откормленный безжалостный преторианец-жандарм! Первые, кто принял на себя всю мстительную злобу этой побитой в Маньчжурии стаи, были мы – сибирские социалисты! Но, уверяю вас, товарищи, противостоять этим сторожевым псам царской деспотии много проще, нежели терпеть злой умысел провокаторов и предателей, действующих среди нас! А такие, увы, есть. Спутник этой девушки, – он снова указал на Лизу, – и еще несколько наших иркутских товарищей были зверски казнены царскими опричниками, саму ее едва удалось спасти за какие-то минуты до ареста… – Александр Иосифович лишь на секунду умолк, предоставляя девушке подтвердить его слова.