Книга Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Ларионова

- Необходимо дополнение, - проговорила она так, словно они расстались только вчера вечером, - срам прикрыть попроворнее, завтрак сочинить на двоих.

- Я тебя когда-нибудь убью, - пообещал Алан.

Он повернулся и пошел к своему коттеджу, тяжело ступая по скрипучей траве и тоскуя по той легкости, с которой он двигался минуту назад. В дверь он не вошел, а перегнулся через подоконник, стащил с кровати простыню и соорудил из нее подобие тоги. В таковом виде и прошествовал на кухню, но вместо того, чтобы включить пищевой комбайн, принялся демонстративно нарезать антоновские яблоки в Тухтину миску. Потом насыпал в ручную мельницу можжевеловых ягод и так же неторопливо перемолол их все, пока изжелта-белые кругляши яблок не покрылись слоем лиловатой пудры. Услыхав издали лакомый запах, Тухти примчался со всех ног и ткнулся в миску, победно и небезопасно задрав свои плоские обоюдоострые иглы.

Алан всегда любил смотреть, как ловко и аккуратно насыщается этот зверек, но сейчас за спиной уже позвякивала посуда, утробно урчал и клокотал комбайн, и оборачиваться - это значило делать первый шаг навстречу. Он сидел, не шевелясь, и только мысленно умолял своего ежа хрупать яблоки помедленнее.

- Вот еще грибы, - сказала из-за спины Анна, и Алан почувствовал, как ему в лопатку уперлась какая-то посудина. Дай ему грибков, он по своей природе просто обязан их любить. А кстати, это он или она?

- Это кобель, - мрачно констатировал Алан, радуясь тому, что она сама начала разговор и теперь ему не придется как-то выпутываться из безнадежной ситуации, в которую обязательно выливается чересчур затянувшееся молчание.

- Садись к столу, стынет, - пригласили его.

Оп присел, словно был тут в гостях. Стол сверкал изяществом сервировки, на тарелках (светло-оливковых, с тоненькой пурпурной каемкой - в тон ее платья) - бледные лепестки тепличного салата и ломтики консервированной дичи. Может быть, она ждет, что он достанет из своих закромов контрабандную бутылку? Не пройдет. Она собирается что-то сказать, так пусть разговор будет деловым.

- Омлет положить?

- Половинку... Спасибо. Так зачем ты пожаловала? - Она поставила на скатерть острые локотки, прислонилась щекой к сложенным ладошкам. Очень спокойное, очень светлое, совсем юное лицо.

- Я хотела немножко побыть с тобой.

Он видел, что это правда, вернее, частица правды, и прикусил язык, чтобы не спросить - а зачем? Потому что тогда она сказала бы уже неправду.

- Спасибо за заботу, но все работы я уже свернул. Не сегодня, так завтра мы с Тухти подсели бы на какой-нибудь сухогруз.

- Но по правилам до этого момента на твоей станции должен находиться еще один человек. Почему не я?

Он посмотрел на нее с нескрываемым отчаяньем:

- Потому что ты мне всю душу вымотала. Потому что там, где появляешься ты, возникает вот такой оазис воплощенного женского чародейства...

- Так уж плохо?

- Это не плохо, пока это есть. Но когда потом начинаешь вспоминать все это... О, чертовщина, меня уже повело жаловаться!

- Но ведь это ты всегда прогонял меня.

Опять же как спокойно и как безапелляционно! Он, видите ли, ее прогонял. Так ведь и прогонял, именно так, а не иначе. Потому что от скуки и в силу своих колдовских талантов она умудрялась переворачивать не то что вот такие маяковые буйки - целые планеты. Вот и сейчас, спрашивается, каким образом она сюда попала? Ведь ее экспедиция находилась в совершенно другой зоне дальности, никаких транзитных лайнеров из тех краев не прибывает, а это значит, что она подняла шум на все Пространство и уговорила кого-то сделать чудовищный крюк, чтобы подбросили ее сюда, и ведь надо же - все ее слушались, а кого она не сумела убедить, тот просто дрогнул перед ее напором, и вот она здесь наперекор здравому смыслу и тем более - режиму экономии горючего...

- И тебе снова захотелось побыть со мной, несмотря на опасность, что я снова тебя выгоню?

Она посмотрела на него как-то исподлобья - взгляд был новый, непривычный, как платье после всех бесчисленных комбинезонов, предписываемых космическими традициями.

Он принялся складывать посуду в раковину. М-да, раньше она всегда глядела на него прямо, широко раскрытыми посторонними глазами. А теперь в ее взгляде была и мгновенная оценка всего того, что сейчас с ним делалось, и еще что-то - сострадание? Но она вовремя спохватилась - не нужно было ему этого замечать.

Неужели он уже выглядит в ее глазах жалким? Ну, если и так, то он не даст ей возможности наслаждаться подобным зрелищем продолжительное время.

- Спасибо, - сказал он, резко подымаясь. - Я не задержу тебя. На сборы мне нужно не больше двух часов.

Он прошел к себе, старательно оделся. Никакой небрежности, но и без нарочитой парадности. Вытащил из ниши свои книги, катушки с записями, ракетки. Только личные вещи, а что касается генераторов - станция законсервирована, и весьма возможно, что снова понадобится только через много десятков лет. Кому тогда придет в голову, что аппаратура расставлена и скомпенсирована как-то слишком причудливо? Реле длительности, что вынесено на внешнюю оболочку, вообще не найдут. Как говорится, концы в воду. Сложиться быстренько, и тогда можно дать кодированный пеленг всем проходящим кораблям - кто-нибудь да подберет. Чтобы недолго тут ждать...

- Так я побуду с тобой, раз уж я для этого прилетела?

- Ты прилетела, чтобы быть моим дублером, Так что потрудись пройти в генераторную и проверить режимы защитных блоков.

Она снова быстро и удивленно глянула на него, потом забралась на его аккуратно застеленную постель и, скинув туфельки, подобрала ноги.

- Это ты своего ежа будешь гонять по станции, - сказала она, - в хвост и в гриву. Я просто хочу побыть с тобой. Как раньше.

А вот этого она лучше бы не говорила.

- Как раньше? А ты хоть помнишь, как это было - раньше? Во всяком случае, мы не просто были друг с другом. Не помнишь? Ну, так я тебе напомню, как это было раньше...

Ведь должно же было хоть что-нибудь дрогнуть в ее спокойном лице, но оно по-прежнему было так невыразительно, так безмятежно; что хотелось схватить его в руки, и мять, и ломать эту светлую непроницаемую корку, обнажая то сокровенное, что она привезла с собой и так старательно прятала, - до поры...

До какой поры?

Он жадно всматривался в ее лицо, в то, как медленно, без малейшего трепета опускаются ресницы, как тихо шевелятся чуть подкрашенные губы - «пожалуйста, потуши небо...» Он нашарил на стене выключатель, внезапная темнота полыхнула со всех сторон, и все стало, как раньше.

А потом наступило отрезвление и вместе с ним пришла разделенность, как он понял, теперь уже необратимая.

Он тихонько сполз с постели, ощупью пробрался в ванную, совершенно не тревожась тем, что под ногами может оказаться клубок пронзительно режущих дикобразьих игл. Не зажигая света, он бросился ничком на теплую кипарисовую решетку и пустил воду.