Книга Плацдарм - Игорь Недозор

— Быстрей!

Масса всадников, горяча коней, проносится через скопища шатров.

Теми врагами, кто остался позади, займутся.

…Кажется, что всего одно мгновение прошло, а они уже пролетели стоянку насквозь.

И лишь тогда Адай с запоздалым сожалением понял, что прознатчики ошиблись. Тут было намного больше, чем две или три тысячи. Нет, конечно, не полный тумен, но самое меньшее пять тысяч, если не больше…

А погромленные только соображали, что на них напали. И неудивительно, под началом Куййу была живая сила не лучшего сорта. Двуногая дань мелких бедных племен, которою те откупались от Владыки Окоема: преступники, соблазненные обещанием прощения и добычи, наемники-неудачники, в лучшем случае — нукеры побежденных ханов, решившие, вопреки обычаю, сменить хозяина. Задача подобного войска поглотить, утопить в своей крови первый натиск врага, принять на себя его стрелы, болты, камни и джериды или самоубийственной атакой поколебать его ряды, облегчая работу основным силам.

Но лагерь слишком велик, чтобы смять весь, пусть и неполный тумен одним ударом.

Сотники и десятники, не дожидаясь команд, подняли шаркаанов в седла, и вот уже навстречу вылетает конная лавина. Редко у кого имелись железный шлем или хорошая кольчуга. Над скопищем стеганых старых тигеляев и косматых волчьих бурок вперемешку с редкими саблями вздымались кизиловые дубинки, кистени, самодельные топорики-клевцы.

— Вперед! — заревел тысячник, воздевая клинок. — Бей-убивай!

— А-а-а-а!

Сбиваясь плотно, стремя к стремени, они летели вперед.

Бей!

Немногочисленные стрелы и арбалетные болты, невидимые в предрассветных сумерках посланники смерти, летят в обе стороны, что-то бьет Адая в бок, но панцирь, добрый зиелмянский панцирь, рассчитанный на выстрел огнебоя, держит удар. И вот они врубаются в строй врагов, ломая его. Сабля рубит шею одному, отсекает руку другому, протыкает третьего. Даже кони вслед за хозяевами дерутся, кусая вражеских коней и всадников.

Падали шаркааны, падали воины Адая, но расчет оказался правильный — по звуку битвы и по воинственным кличам Камр мог уверенно сказать, что враг терпит поражение.

И многие бойцы Куййу начинают поворачивать своих коней вспять.

Круши! Бей! До седла!

Яростные крики, звон стали, полыхающие юрты, от которых тянуло уже горелой человечиной, — все смешалось в лагере шаркаанов.

Нукеры личной стражи окружили плотным кольцом огромный шатер хана, дабы защитить господина. Но паника охватила степных всадников, решивших, что сюда явилось войско самой Ильгиз или еще кого из соседних владык. Тем более что в полной темноте кто-то истошным голосом заверещал:

— Хана убили! Бежим! Спасайтесь!

И слыша это, все больше растерянных, ничего не понимающих людей горячили коней и мчались в родную степь, и в этот момент их не смог бы удержать никто.

Однако надо отдать должное Куййу, он головы не потерял и попытался силами личной стражи пресечь панику. Возможно, он бы и смог восстановить порядок в лагере, и тогда нападавшим не поздоровилось бы. В лучшем случае они были бы отбиты, оставив не меньше половины воинов. Но тут на его стоянке прогремели взрывы, вспыхнул огонь. И сразу же затрещали автоматы, скупо и отрывисто, стрелки уже научились бить экономными короткими очередями. Но и этого хватило, а три брошенные гранаты довершили разгром.

Бой еще не был закончен, и успех предстояло закрепить обычной доброй сталью.

Шшших! Голова бородатого воина, не отрубленная, а скорее срезанная, летит наземь. Другой воин, еще безусый, растерявшийся от того, что увидел, хлопает глазами и замирает на месте, а он перехватил клинок лезвием вперед и с полуоборота бьет поперек лица, разрубая переносицу…

Слева и справа от Адая появились Баз-Коротышка и Равинш из сотни старого Макала. Дело пошло веселей.

Вот показались амазонки Дойгиры, восседавшей на белоснежной кобылице, воздев над головой священный топор.

Они дрались, как звери.

Нет, звери не проявляют такой ярости в схватке, зверь убивает ради еды и бежит, встретив более сильного. Только человек способен с неистощимой ненавистью убивать другого человека.

Кровавый туман перед глазами понемногу рассеялся, и Адай увидел, что его окружают со всех сторон другие всадники, сотни криков и стонов, звон оружия и ржание раненых лошадей. Косой удар саблей вправо — полуголый бородач роняет чекан, метательный нож летит, опережая натягивающего тетиву лучника, пригнуться — дротик проходит над головой…

Свалка вынесла тысячника в скопище сгрудившихся вражеских воинов, и хотя Камр понимал, что против полутора десятков бойцов ему одному не выстоять, но звериная древняя суть степняка, десятки, а то и сотни поколений орошавшего эти вечные жаркие равнины кровью своей и чужой, радуется тому, что удастся потешиться в славной схватке. А если и убьют, так этот день ничем не хуже другого, чтобы умереть! Сабля рубит нещадно чужую плоть, и он, не понимая смысла своих слов, что-то выкрикивает, вернее, рычит. И этот звериный рык и ярость, бьющая из его глаз, заставила врагов повернуть своих коней, нещадно стегая их, и бежать прочь, в рассветную дымку степи. Хотелось гнаться за ними, кромсать человечину сталью, но тысячник сдержал коня. Оглянувшись, он увидел, что бой уже окончен…

К нему, держа на изготовку автомат, подъехал полусотник Серхо, командовавший взятыми в поход зиелмянами.

— Как мы их, а? — выдыхая, спросил он тысячника.

— Отлично, брат!

— Еще бы, половину мы порубали на котлеты, а остальные по степи разбежались.

— Ну, может, не половину… (Адай знал, что такое «коклеты», и даже пробовал несколько раз это чужинское блюдо, так что не сдержал ухмылки) Ладно, что у нас?

— Убитых, может быть, около полусотни, а раненых пока не считали. Хороший бой случился, дружище Камр?

Серхо умолк, перед ними остановил своего коня лихой Эрширу. Он скинул с седла связанного человека в парчовом халате на голое тело.

— Это Куййу, — сообщил он с гордостью. — Главный здешний пес. Мой взять его в плен.

— Эрширу, ты настоящий воин, — только и смог сказать Адай.

— Богатырь! — уважительно кивнул ему Серхо.

Обрадованный похвалой набольших, Эрширу умчался к своим.

Куййу для допроса забрал Серхо, а Камр направил Ярдо по разгромленной вражьей стоянке.

По пути к нему подъехал Макал, оглаживая седую бороденку.

— Арсаардар, — молвил он, качая головой. — Не знаю, прикажешь ли ты удавить тетивой старшего над ертоулами, если он жив, но мы подобрали восемьдесят брошенных сотенных бунчуков…

Тысячник некоторое время стоял, не зная, что сказать.

Против них, выходит, оказалось не меньше восьми тысяч человек…