Книга Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника - Владимир Иосифович Гурко

он не расставался и который после его назначения сначала начальником Генерального штаба, а вскоре затем военным министром переехал за ним в Петербург и роль которого впоследствии была вполне установлена. Это был австрийский еврей Альтшулер — шпион австрийского генерального штаба. Сухомлинова, в бытность его военным министром, неоднократно предупреждали относительно Альтшулера, точно так же как о подозрительных сношениях с германскими властями Мясоедова[683], ушедшего из состава жандармского корпуса бывшего начальника жандармского пункта станции Вержболово. Этот последний, имя которого прогремело еще до войны по всей России, из-за его дуэли с Гучковым, обвинявшим его с кафедры Государственной думы в весьма неблаговидных поступках, настолько сумел втереться в доверие Сухомлинова, что последний, невзирая на упорный отказ департамента полиции принять Мясоедова вновь в состав жандармского корпуса, добился этого через посредство самого государя. Одновременно Мясоедов был откомандирован в распоряжение военного министра, т. е. того же Сухомлинова. Последующая судьба Мясоедова общеизвестна. Заподозренный во время войны в шпионстве в пользу Германии, он, по решению военно — полевого суда, был приговорен к смертной казни, которая и была над ним совершена.

Этими двумя лицами не ограничивался круг людей, завладевших доверием Сухомлинова и вместе с тем в той или иной степени причастных к военному шпионажу. Был ли, однако, сам Сухомлинов, как это впоследствии утверждали, сознательным пособником этих темных личностей? Это более чем невероятно. Личный интерес Сухомлинова, достигшего поста министра, осыпанного царскими милостями, слишком этому противоречил. Обнаруженные у него после ареста довольно крупные денежные суммы (около 700 тысяч рублей) были все-таки слишком ничтожны для того, чтобы усматривать в них оплату его предательства. Это предательство, будь оно в действительности, дало бы ему неизмеримо более крупные, миллионные суммы. Наконец, происхождение обнаруженных у него сумм следствием было выяснено. Источником их была биржевая игра, которую за него вел один из петербургских банков, связанный с различными работавшими на войну предприятиями и желавший таким образом заручиться военными заказами. Само собою разумеется, что это была облеченная в более или менее невинную форму взятка, и в этом Сухомлинов, несомненно, повинен. Причина же была — все те же непомерные траты.

Действительно, после кончины своей второй жены он сошелся с некоей г-жой Бутович. Добившись путем самого невероятного нарушения существовавших по этому предмету правил, ее развода с г. Бутовичем, Сухомлинов на ней женился. Но г-жа Бутович, превратившись в г-жу Сухомлинову, оказалась новым изданием второй жены Сухомлинова. Безумные траты на туалеты с частыми поездками за ними в Париж, а в особенности открытый для всех званых и незваных роскошный стол вызывали огромные расходы, которых не могли покрыть ни получавшееся Сухомлиновым удвоенное по Высочайшему повелению министерское содержание, ни весьма значительные прогонные деньги по специально предпринимаемым им служебным поездкам[684] в столь отдаленные края, как Туркестан и Владивосток. Пришлось прибегнуть еще и к взяткам, но и тут все же в форме как будто невинной, а именно биржевой игры, которую вел за него без всякого риска для Сухомлинова банк[685].

Да, для получения весьма крупных сумм Сухомлинову не было никакой надобности продавать родину и идти на сопряженный с этим безмерный риск. Предателем и изменником Сухомлинов не был. И тем не менее факт его окружения патентованными шпионами неопровержим. Объясняется это, надо полагать, невероятным природным легкомыслием Сухомлинова. В шпионство Альтшулера и Мясоедова Сухомлинов не верил и притом никаких секретных сведений им, конечно, не передавал, но по каким-то тайным причинам, приведшим, между прочим, к дружбе его третьей жены — ех Бутович[686] — с женой Мясоедова, не желал официально выяснить, что именно представляли эти люди. Что же касается Альтшулера, то нужные ему для оправдания своей деятельности перед австрийским Генеральным штабом сведения он, несомненно, мог получать от одной близости к военному министру. Этому в высшей степени содействовало одно из свойств Сухомлинова, а именно неумение хранить в тайне какой-либо секрет. Наоборот, у него была какая-то неудержимая потребность всякое секретное сведение кому-либо разболтать.

Словом, Сухомлинов был весьма плохой министр в военно-научном отношении, оставшийся на уровне тех военных знаний, которые он вынес в конце 80-х годов прошлого века из Академии Генерального штаба, ибо с годами он обленился и за движением военной науки совершенно не следил.

Более чем неразборчивый в добывании денежных средств, он был, кроме того, преступно легкомыслен и, наконец, даже давал возможность окружающей его темной компании извлекать из себя сведения, касающиеся обороны государства, но все же сознательным, активным, а тем более продажным изменником он не был.

Предание Сухомлинова суду было, во всяком случае, одним из выдающихся русских событий периода мировой войны. Насколько это было тактически правильным — вопрос спорный. В то время как оппозиционные элементы этого всячески добивались в интересах как отвлеченной справедливости, так и очернения существующего строя, правые эту меру определенно порицали. Они говорили, что во время войны скандальный процесс, раскрывающий все наши военные недочеты, не исправит этих недочетов, а лишь подрывает веру и войска, и всего населения страны в конечный успех войны.

Как бы то ни было, увольнение Сухомлинова было столь же приветствовано общественностью, как и назначение на его место А.А.Поливанова. Партия кадетов, которая оказывала наибольшее влияние на формирование общественного мнения, считала Поливанова более или менее своим человеком. С Гучковым Поливанов был в личных дружеских отношениях. Правда, правые не доверяли лояльности Поливанова и предпочли бы видеть на посту военного министра более близкое им лицо, но определенного кандидата они не имели и поэтому мирились с Поливановым.

Как военный министр Поливанов был неизмеримо выше Сухомлинова. Знающий, серьезный, работящий, хорошо знакомый со всем аппаратом военного ведомства, он относился к возложенным на него обязанностям с полной добросовестностью. Уменье ладить с законодательными палатами было несомненным его большим плюсом.

Увы, как человек Поливанов оказался впоследствии достойным полнейшего презрения, но выяснилось это только после революции, оказавшейся для многих весьма неблагоприятным оселком. В качестве председателя учрежденной при Временном правительстве комиссии по выработке «прав солдата» Поливанов не только не сумел дать работе комиссии такое направление, при котором была бы в должной мере сохранена воинская дисциплина, но присоединил и свой голос к проекту, при осуществлении которого армия неминуемо превращалась в разнузданную, бесчинствующую толпу. Последнее, как известно, и произошло после утверждения означенного проекта Керенским, заменившим ушедшего Гучкова.

Назначение Поливанова было явной уступкой общественному мнению; так оно и было понято парламентскими кругами, тем более что оно сопровождалось назначением на место уволенных Маклакова и Саблера двух лиц, избранных из среды общественности, а именно