Книга Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— Эти женщины не для гарема. Это я понял, о Мирза. Когда султан Магомет обустроит свой двор, сообщи вон той маленькой еврейке, что ее отец, индийский князь, велел тебе передать ей свою вечную любовь.

Эти слова поразили графа Корти до немоты — и с ними Вечный жид исчез с его глаз, как исчезает теперь и из нашего повествования.

Тем временем в алтарной части продолжался отбор пленников, пока из всех не остались только те, на кого никто не позарился.

Прошло долгое время — княжна Ирина сидела, накрывшись покрывалом, пытаясь отрешиться от творившихся вокруг нее ужасов. Ее приближенные жались к трону и друг к дружке — с виду они были как мертвые. Но вот в притворе загремела музыка — барабаны, цимбалы и рога выводили победную мелодию. Четверо гонцов — стройные юноши в коротких безрукавках поверх белых рубах и в желтых шелковых шароварах, босые, с непокрытыми головами — легко вступили в центральный неф и, помахивая жезлами, увенчанными серебряными шариками, вскричали пронзительно и протяжно:

— Повелитель Магомет! Магомет, султан султанов!

Грабители бросили свои омерзительные дела, а жертвы, в которых, разумеется, затеплилась надежда на избавление, перестали стенать и вырываться; лишь самые маленькие дети да раненые и страждущие продолжали оглашать храм своими воплями.

После этого внутрь вступили пятеро герольдов. Остановившись, они выдули победоносный мотив, и при этом тысячи глаз, еще не ослепленных горем, повернулись в их сторону.

И явился Магомет!

Ангел лжемонахов не стал для него помехой!

Когда бой в гавани завершился и султану донесли, что город в его власти, Магомет отдал приказ расчистить ворота Святого Романа для всадников и, проявив тонкую дипломатию, призвал пашей и других военачальников в свой шатер; ему хотелось, чтобы они стали свидетелями того, как он получает награду, путь к которой ему проложила их отвага. И вот, с такой свитою за спиной, с эскортом из конных силихдаров и с гонцами и музыкантами впереди, он с триумфом въехал в Константинополь, миновав развалины башен Багдадской и Святого Романа.

Магомет испытывал беспокойное нетерпение. Не понимая, что его томит страсть к греческой княжне, приближенные объясняли его поведение юностью и величием его свершений. Когда кортеж въезжал в ворота Святого Романа, было также отмечено, что султан даже не обратил внимания на свидетельства бушевавшей там недавно схватки. Провожатым он отдал единственный приказ:

— Отведите меня в дом, который гяуры называют «Славой Господа».

— В Святую Софию, повелитель?

— В Святую Софию — и пусть гонцы поспешат.

Шейх-уль-ислам остался доволен.

— Внемлите! — обратился он к сопровождавшим его дервишам. — Султан Магомет намерен превратить храмы Христа в мечети еще до того, как воссядет в одном из дворцов. Прежде всего он воздает почести Богу и Пророку.

Они послушно откликнулись:

— Велик Бог и Пророк его! Велик Магомет, вершащий завоевания его именем!

Общественные здания, мимо которых они проезжали, — храмы, дворцы, а в особенности высокий акведук — вызвали восхищение султана, однако он не замедлил стремительной рыси: его громогласная кавалькада, не снижая темпа, проследовала до самого Ипподрома.

— А это что еще за дьявольское изобретение? — осведомился он, останавливаясь возле Змеиной колонны. — Сие мне повелевает Пророк! — И, взмахнув булавой, он снес нижнюю челюсть одному из питонов.

Дервиши вновь возопили:

— Велик Магомет, слуга Аллаха!

Султан повелел, чтобы его препроводили к восточной стене Святой Софии, и проводники повели его мимо части Буколеона. При виде просторных зданий, несравненных колоннад и карнизов, лишенных куполов построек из мрамора и порфира он второй раз остановился и, подумав о суетности человеческого тщеславия, произнес:

Паук паутину сплетает в царском дворце, Сова поет песни ночные на башнях Афрасиаба.

Перед входом в собор, равно как и в других местах, где ему довелось проехать, ордынники торопливо уводили прочь пленников; он делал вид, что ничего не видит. Ордынники купили у него право на добычу, многие — ценой своей крови.

У дверей собора вся свита спешилась. Магомет же остался в седле, вглядываясь в темное помещение. Наконец он распорядился:

— Пусть войдут гонцы и герольды.

Едва они шагнули внутрь, он обратился к одному из пажей:

— Возьми это и передай мне мой клинок.

Получив меч Соломона с рубиновой рукоятью в обмен на булаву Ильдерима, он без лишних слов пришпорил коня, заставив того взобраться по широким каменным ступеням и ступить в притвор. Там, все еще во власти нахлынувшего презрения, Магомет громко произнес:

— Дом этот осквернен богомерзкими образами — а ислам на коне.

Тем же манером, верхом, с мечом в руке и щитом за спиной, в прекрасной вызолоченной кольчуге — идеальное воплощение бессмертного эмира, отвоевавшего Иерусалим у крестоносцев и вернувшего его в руки Аллаха и Пророка, — Магомет впервые в жизни вступил в стены Святой Софии.

Он был поражен. Остановил коня. Взгляд его медленно скользил по первому этажу, вверх, к галереям, еще выше, к полукруглому куполу — он еще не видел ничего рукотворного, столь сильно напоминающего небеса.

— Возьми меч и отдай мне булаву, — распорядился он.

И во внезапном порыве, не слыша тех, кто голосил под копытами, и не внемля им, он двинулся вперед и, встав во весь рост в стременах, воскликнул:

— Да свершится святотатство! Долой Троицу. Пусть Христос уступит место последнему и величайшему из пророков. Посвящаю этот храм единственному Богу!

С этими словами он обрушил булаву на одну из колонн; сталь отскочила, колонна содрогнулась.

— Передай мне меч обратно и позови муэдзина Ахмета — Ахмета, у которого флейта в горле.

Настроение Магомета менялось стремительно. Продвинувшись еще на несколько шагов, он вновь остановился, чтобы внимательнее осмотреть помещение. На сей раз его явно интересовал не сам храм. На лице отобразилось волнение. Он искал кого-то и продвигался медленно, чтобы находившиеся внутри успели расступиться; свита нагнала его. Наконец он заметил в апсиде наполовину разграбленный алтарь и двинулся туда.

Огромный Христос взирал на него со свода сквозь тени, которые медленно прокрадывались в западную часть храма.

Магомет приблизился к бронзовой алтарной преграде, проследовал к вратам — выражение его лица изменилось, глаза заблестели: он заметил графа Корти. Легко соскочив с седла, султан шагами, выдававшими радостное нетерпение, прошел в царские врата.

Для графа Корти настало самое невыносимое испытание во всей его полной приключений жизни.

Свет все еще был достаточно ярок, граф мог обозреть все пространство собора. Когда протрубили герольды, он увидел человека верхом на коне; осанка, посадка в седле, весь решительный вид всадника сообщили графу с точностью, проистекающей из долгого и близкого знакомства, что Магомет явился — Магомет, его идеал романтического восточного воина. Графа охватила дрожь, щеки побелели. До того момента тревога за княжну владела им полностью, ему некогда было подумать о том, что будет, если он проиграет пари; теперь же последствия были у него перед глазами. Он спас ее от ордынников, а теперь должен вручить сопернику — сейчас он утратит ее навсегда. Право же, ему легче было расстаться с собственной душой. Он ухватился за свой меч — так человек, принявший мгновенную смерть в бою, еще цепляется за оружие; а потом голова его поникла, и он более не видел Магомета, пока тот не оказался с ним рядом в алтарной части.