Книга История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Так заселялась Новая, или Лабинская, Линия. Колонизация эта, в сущности, служила лишь расширением Старой Линии. Обе части были тесно связаны между собой как составом населения, так и принадлежностью к одному войску и единством плана заселения. Станицы устраивались на Новой Линии по тому же военному шаблону, что и на Старой Линии; по мере того как они возникали, старолинейные станицы и укрепления теряли свое прежнее стратегическое значение. Старолинейцы очутились за спиной казаков новоселов и, следовательно, не имели уже нужды в той напряженной охране границы, какая существовала раньше по Кубани. Такое ослабление сторожевой службы слагалось само собой по мере того, как русские войска все чаще и чаще и все глубже и глубже проникали в горы. Благодаря уже одним этим походам и экспедициям в горы, между Старой Линией и непокорными горцами местами образовали собой как бы защитный барьер горцы мирные, принявшие присягу на подданство России. Военная охрана собственно Кубанской линии стала поэтому сама собой ослабевать.

В 1840 году для осмотра постов в пределах Баталпашинского участка был послан капитан генерального штаба барон Вревский, и 25 мая этого года он дал об этом участке крайне неблагоприятный отзыв. На каждом посту по ведомости значились команды в 50 казаков, а на самом деле на Сергеевском посту было лишь 9 человек, в Калиновском 7, в Александровском 3, на Сабле 5, на Сухопадинском 4 и т.д. Вероятно, по старой памяти, говорит Вревский, посты существуют скорее для развозки бумаг, чем для сторожевой службы. Но это была задняя линия постов. На передней линии дело обстояло иначе. В Баталпашинском редуте было 36 человек, в Беломечетском 30, столько же в Беломечетской станице, на Невинномысском посту 30 человек команды и 12 резерва, а посты Верхне– и Нижне-Абазинские имели полные комплекты команд.

Укрепление на Каменном мосту оказалось в крайне неудовлетворительном состоянии. Бруствера обсыпались, и из поставленных на них орудий нельзя было стрелять, так как после каждого выстрела они сползали. Казармы были сыры, крыша пропускала воду, и если бы не было подпорок, то здание давно бы обрушилось.

На других передовых укреплениях – на Эшаконе, на р. Аликон и пр., не было корма для казачьих лошадей. Команды здесь были слабее по численности, чем в других местах. В отряде при Усть-Джегуте по спискам числилось 120 человек пехоты, 50 казаков Хоперского полка и одно орудие, а в действительности было только 35 человек. Укрепление сильно нуждалось в поправке. В Хумаринском укреплении, состоявшем из плетневой ограды, без рва и вала, налицо состояло 48 солдат гарнизона и 8 казаков при двух чугунных орудиях. В Пятигорске и в станице Горячеводской не было ни одного орудия.

Конечно, при таком начальнике Баталпашинского участка, каким был барон Засс, о подобных беспорядках не могло быть и речи. Но Засс оставил этот участок благоустроенным в 1835 году, а в 1840 году сам Засс был не нужен здесь и находился с войсками далеко впереди от Кубанской линии по р. Лабе. Ослабление старой сторожевой линии шло естественным путем. Старую Линию горцы редко тревожили, и казачьему населению стало спокойно жить.

Но старинный казачий дух, существовавшие формы управления, способы землепользования, господствующие виды хозяйства и пр. оставались пока неизменными. В станицах еще не были отменены военные порядки, установленные циркулярами генерала Вельяминова от 30 марта 1832 года, когда за лошадей, украденных русскими, а не черкесами, материально отвечали станичный атаман или даже полковой командир и кордонный начальник, раз кражи совершались в тех пунктах, где они находились в то время. Но мирная жизнь надвигалась уже и на эти порядки.

В приказе 31 мая 1845 года по войску наказной атаман Николаев напоминает, что хотя бывший командир отдельного Кавказского корпуса г.-ад. Розен и разрешил линейным казакам производить скачку и стрельбу на площадях, «дабы казаки не потеряли воинственного духа и честолюбия», но стрельба была допущена только холостыми зарядами. Между тем до сведения наказного атамана дошло, что казаки не исполняют распоряжения барона Розена, производят скачки и стрельбу «в веселом духе, без соблюдения осторожностей», стреляя иногда вместо холостых зарядов боевыми патронами. Предупреждая казаков, что по ст. 269, т. ХІV св. зак., «кто будет стрелять в домах своих вопреки воспрещению, с того взыскивать 1000 рублей штрафа за каждый выстрел», – г.-л. Николаев приказал воспретить совсем стрельбу при свадебных поездах и в станицах, скачки же и стрельбу холостыми зарядами в торжественные дни производить только на больших площадях, с величайшей осторожностью и, в предупреждение пожаров, лишь в зимнее время. При стрельбе начальники лично должны были наблюдать, чтобы казаки стреляли холостыми зарядами, были в трезвом виде и соблюдали порядок.

В 1848 году, после смерти наказного атамана Николаева, на его место назначен был г.-м. Ф.А. Круковский. По отзывам современников, это был военный рыцарь в полном смысле этого слова, для которого не существовало никаких военных опасностей. Родом он был поляк и получил хорошее воспитание под влиянием иезуитов. По внешнему виду, высокий, стройный, с длиннейшими усами, Круковский представлял собой тип настоящего кавалериста. Когда он был на Линии, то всегда держал в седле коня и первым являлся на место малейшей тревоги, в бою он не слезал с коня, был спокоен и никогда не терял присутствия духа. Генерал Попка рассказывал, что при объезде постов Круковский не брал с собой конвоя, а ездил всегда с одним казаком. «Если, – говорил И.Д. Попка, – случалось ему заприметить хищническую партию, готовую заступить ему дорогу, а это случалось не раз, – он не изменял своего направления, не прибавлял и не убавлял поводьев, приказывал ехавшему за ним казаку держать дистанцию и, к общему удивлению, невредимо достигал цели своего следования. По рассказам очевидцев, ни одна черта в его лице не изменялась в подобные минуты».

По натуре, выдержке и привычкам Ф.А. Круковский был очень замкнутым в себе человеком. Он не терпел встреч и проводов, обставленных торжественно, был прост в обращении, воздержан в пище и питье и чужд был всяких личных выгод. Часто он помогал беднякам и людям нуждающимся, но делал это так, чтобы не видели другие, и строго-настрого приказывал никому об этом не рассказывать. Своей высоконравственной личностью, честными поступками и безукоризненным поведением он обаятельно действовал и на своих подчиненных, и на стоявших выше его по служебному положению начальников. Когда в 1850 году наследник Александр Николаевич, будущий император-реформатор, был на Кавказе, то во все время своего пребывания он не отпускал от себя Круковского, а уезжая, снял с себя шашку и подарил ее на память казачьему атаману.

На Кавказскую линию Круковский был переведен из Рижского драгунского полка в 1840 году и назначен был командиром Горского казачьего полка. Через два года ему поручен был Хоперский полк. С частью хоперцев и с казаками Волгского полка он разбил в 1843 году близ станицы Бекешевской пятитысячную толпу горцев, нанеся ей жестокое поражение. В звании наказного атамана Круковский принимал неоднократно участие в походах против абадзехов и чеченцев и в 1852 году, состоя в экспедиции князя Барятинского, в звании начальника кавалерии, был убит в стычке с чеченцами. На этот раз судьба не пощадила храброго генерала, не боявшегося смерти.