Книга Год Черной Лошади - Марина и Сергей Дяченко

Зачем я ему, думал Гай под непрерывный грохот грома. Именно я. Вроде как муравья взяли на ладошку, их сотни тысяч, в муравейнике, но попался именно этот, вот повезло… А может, побалуется — и отпустит?..

Крысолов смотрел, и совершенно ясно было, что ни одна Гаева мысль не умеет от него укрыться, Гай сидит перед ним совершенно понятный, как деревенский дурачок, как открытый букварь; ответом на косой насупленный взгляд снова была улыбка — ряд великолепных, первозданно блистающих зубов.

— Смешно? — спросил Гай глухо. — Вы серьезным вообще не бываете?

— Бываю, — добродушно отозвался Крысолов. — Но это зрелище не из приятных.

Гроза выдыхалась.

Гром не стрелял больше, как пушка, гром устало ворчал из-за реки, которая, наоборот, раззадорилась, раздулась и вообразила себя могучим потоком. Ливень сделался дождиком, дорога превратилась в сплошное желтое месиво.

— Что теперь? — поинтересовался Гай угрюмо.

— Теперь… — Крысолов рассеянно почесывал бровь. — теперь… Ты сумеешь здесь развернуться?..

Дождь прекратился вовсе.

Машина то и дело пробуксовывала, Гай с ужасом думал о заглохших моторах и увязших колесах — что тогда, во исполнение обещания, на плечах его тащить?!

— Послушай, парень… Так называемый «актуальный фольклор» — ты действительно думаешь заняться всерьез? Или просто случайно — старуха сболтнула, воображение заработало… А?

Гай вздохнул.

— Я вот к чему все это веду — история есть одна, как раз о здешних местах история, очень любопытная — и ты ее не знаешь. На что спорим, что не знаешь?..

— Дорога плохая… — пробормотал Гай устало. — Разрешите, я сосредоточусь.

— Сосредоточься… Я же тебе не мешаю. Я просто чинно-благородно рассказываю историю… Вот, вообрази, много сотен лет назад в здешних краях свирепствовала эпидемия. Одни селения вымирали полностью, другие в ужасе разбегались… гибли в поле, гибли от зверей, от голода… Ты сосредоточься, сосредоточься, считай, что я сам себе рассказываю… Ну и вот, в одном селении появился человек, который придумал лекарство. Не вакцину, о вакцине тогда еще речи идти не могло… Но тот парень был учеником знахаря, травником, да вообще талантливым ученым — составил некое зелье, причем совершенно интуитивно… И вот, он вылечил-таки половину поселка, хотя и своей шкурой, надо сказать, рисковал… Страх, отчаяние, измученные темные люди… Да, смелый был парень. И упрямый. И сделал свое дело — тот колокол, что звонил у них по умершим… день и ночь звонил… колокол замолчал наконец. И настало время благодарности…

Гай не отрывал глаз от дороги. Гай старательно объезжал размытые дождем выбоины — но слушал, слушал со все большим напряжением, и потому повисшая длинная пауза заставила его переспросить:

— Отблагодарили?..

— Да. Еще как. Они объявили его колдуном. А знаешь, как во все времена поступали с колдунами?

— Хорошо с ними не поступали…

— Да уж. Чего хорошего в смолистом пятиметровом костре.

Машина подпрыгнула, попав колесом на камень.

— Они хотели его сжечь?

— Хотели. Хотели и сожгли, будь уверен, потому что они тоже были люди обстоятельные, с характером, и любили доводить дело до конца.

Гай молчал. Ему почему-то сделалось очень грустно. Прямо-таки тоскливо.

— Сказка произвела на тебя впечатление?

Машину тряхнуло снова.

— Нет, — сказал Гай медленно. — Сказки справедливы. В сказке было бы — пациенты поклонились спасителю в ноги и назначили его князем… А то, что вы рассказали, скорее похоже на правду.

— Какая разница, — усмехнулся Крысолов. — Все это было так неимоверно давно…

— Все это повторяется много раз, и причем совершенно недавно, — в тон ему отозвался. — Со спасителями… поступают именно так. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же лучше меня знаете…

— Слушай, ну ты мне нравишься, — сказал Крысолов совершенно серьезно. — Кстати, тот парень, про которого речь, был совершенно молодой. А выглядел еще моложе своих лет — но не ребенок, чтобы жалеть. И не старик, чтобы проникнуться уважением… И он был не местный. Пришлый; кто знает, если бы он вырос среди сельчан — может быть…

Гай осторожно на него покосился:

— А вы так говорите, будто видели его своими глазами.

— Да я ведь тоже в некотором роде… фольклорист. Так, останови-ка.

Гай вздрогнул — за разговорами они подъехали к развилке; солнце пробивалось сквозь редеющие облака, и мокрая трава вспыхивала сочными, цветными огнями.

— Вы потащите меня в Пустой Поселок, — Гай не спрашивал, а просто сообщал.

— Да.

— Не надо…

— Послушай, мы ведь обо всем договорились, да?.. Идем-ка, покажу тебе одну вещь.

Крысолов легко соскочил на землю, и Гай последовал за ним — через «не могу». Воздух и солнце — потрясающий коктейль, в другое время Гай вздохнул бы полной грудью и глупо улыбнулся, он и теперь поддался обаянию этого дня — на секунду, не больше…

— Сюда, — позвал Крысолов.

Он стоял в двух шагах от того, что Гай привык считать дорожным указателем. На самом деде это был двухметровый древесный пень с приколоченной к нему трухлявой доской.

— Читаем, — торжественно объявил флейтист. — Что тут написано?

Надпись масляной краской, гласившая «Объезд», была теперь ярко освещена полуденным солнцем. Корявая стрелка отправляла путника к завалу из камней и глины — там, на берегу, где носятся потревоженные стрижи…

— Здесь написано, — глухо сказал Гай, — что не следует соваться, куда не следует.

— Хорошо, — сказал Крысолов с видимым удовольствием. — Не следует, стало быть, куда не следует, и следовать никак не может… Кто поставил этот указатель?

Гай коснулся столба кончиками пальцев. Растрескавшаяся кора была мокрой.

— Смотри, — вкрадчиво улыбнулся Крысолов.

Гай отдернул руку.

Мертвый указатель ожил. Сперва показалось, что он покрылся сплошным слоем суетящихся насекомых, но на влажной коре не было ни муравьишки — просто столб стремительно молодел. Будто кинопленку в ускоренном темпе пустили назад; исчезла надпись, сделанная белой масляной краской, проступила другая, сделанная желтой, и еще одна — снова белой, и еще… Спустя несколько секунд «Объезд» исчез вовсе, а из трещин, щелей и пятен выступила совершенно другая надпись, темная, не очень четкая, на незнакомом с первого взгляда наречии.

— Ну, парень, ты ученый человек, без пяти минут бакалавр… Читай.

— Я не… — начал было Гай и осекся. Он понял, на каком языке сделана надпись — на его родном. Чуть не тысячелетней давности.

Запах аудиторий. Профессор-филолог, плакаты и схемы, словосочетания, выводимые мелом на доске…