Книга Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

— Дорогие родители, у моей подруги день рождения, будет много гостей. Я там и останусь на ночь.

Оба поняли, что она хочет оставить их наедине, и были ей благодарны. И вот они остались одни, и оба почувствовали себя неловко. Надя была немного пьяна — от радости, от водки, от подарков. Она призывно позвала его в спальню, где стояли две кровати:

— Ну, иди ко мне, дорогой ты мой, ненаглядный мой. — Раздевалась и приговаривала: — Вот не думала я, что мы с тобой опять будем вместе, как тогда в стогу сена. Помнишь?

— Надя, как я мог забыть! Всю жизнь это было самое радостное воспоминание.

— Ну, или, иди ко мне. Не та я, конечно, что была…

— Для меня ты все та же…

Он лежал на ней, целовал, но от всего пережитого в этот день ему никак не удавалось достичь возбуждения. Он старался хоть как-то оживить те далекие ощущения. Надя была терпелива:

— Ты не волнуйся, драгоценный мой, я понимаю… мне и самой непросто…

Он досадовал на себя, откидывался в сторону, опять прижимался к ней. Надя старалась принять удобное для него положение, раскидывала ноги, прижималась к нему всем телом. Все-таки он смог проникнуть в ее мягкую теплоту и задвигался, внедряясь все глубже. Она поддавалась его движениям, обхватила руками, впилась губами, и вдруг оживился в нем накал давних ощущений, и она почувствовала это, шептала:

— Так, мой хороший, так… — и испытала то же самое, и оба тяжело задышали и смогли каким-то чудом повторить свой прежний восторг.

— Какой ты молодец! — сказала она и еще больше опьянела от страсти, говорила что-то, но остановилась на полуслове и заснула у него на плече. А он лежал тихо, боясь пошевелиться, и думал, и не мог понять, не сон ли все то, что произошло с ним сегодня.

* * *

Саша проснулся от щекочущего запаха горящих дров и потрескивания в печи — давно забытые ощущения. Увидел, что Нади нет, надел синий шерстяной домашний халат со стеганными шелковыми лацканами, пошел обходить комнаты и кухню — нигде нет. Вчера в суете встречи и разговорах он даже не заметил, как они живут, и теперь с интересом присматривался к обстановке, к вещам. В белых вышитых занавесках на маленьких окнах, в цветах герани на подоконниках был налет провинциального мещанского стиля, которого он не видел с детства. Особенно подчеркивали старину изразцовые печи по углам комнат, они уже топились — Надя успела затопить. Обстановка в комнатах солидная, дубовая, купеческого типа. На большом столе не убранная со вчерашнего посуда и старый медный самовар с чайной бабой наверху. В громадном буфете с резными украшениями разнообразная посуда.

У другой стены большой кожаный диван с высокой спинкой и деревянной полкой над ней. На полке белая салфетка с мережкой по краям, на ней расставлены фотографии в рамках и в ряд — семь фигурок, каждая меньше другой, мраморных слоников, символ счастья. Две фотографии заинтересовали Сашу: на одной майор в форме, рядом молодая Надя, видно, что беременная, на другой тоже Надя с мужем в гражданском костюме и кудрявая улыбающаяся девочка лет трех-четырех. Саша подумал: «Так вот какая жизнь была у нее».

Он пошел искать душ, ванной комнаты нет, в туалете канализации с проточной водой тоже нет, отверстие в дощатом сиденье нависает над выгребной ямой, какие в деревнях называли «очко». В кухне единственный водопроводный кран, дровяная плита и большая «русская печь» с ухватами для чугунных горшков. Нет холодильника. В коридоре он подивился на два больших кованных сундука прошлого века, типичная принадлежность купеческой старины. У стены стоял старинный мраморный рукомойник с медным краном, сбоку висели вафельные полотенца. В рукомойнике заливной бачок для воды, которая протекает вниз в ведро, тоже стародавнее удобство. Все удивляло Сашу, он смотрел на этот уклад жизни, как на экспозицию в музее старины, и думал: надо их увезти отсюда в другую жизнь, в Москву.

Но где же Надя? Он накинул на плечи поверх халата светлую дубленку и вышел во двор. Все занесено снегом, в дальнем конце сарай, там, у забора, Надя в сером ватнике размашисто колет дрова. Заметив его, бросила топор, побежала в валенках между сугробами, обняла:

— Милый ты мой, да какой же ты нарядный, красивый! А я проснулась от головной боли, перепила, дура, на радостях. Решила, пойду поколю дров, чтобы голова прошла.

Из ветхого сарая вышла Александра в рабочих резиновых сапогах, повязанная грязным клеенчатым фартуком, в руке у нее было ведро. У нее был смущенный вид, а из сарая слышалось хрюканье свиньи и кудахтанье кур. Саша старался скрыть свое удивление, но Надя перехватила его взгляд, объяснила:

— Хозяйство у нас, хряка держим, курей, гусей. Так было заведено еще при Григории Самуиловиче. Ты, небось, отвык от такого в столице-то?

Это верно, он отвык, но вежливо сказал:

— Какие вы хозяйственные! Хорошо, что хозяйство держите.

— А иначе здесь не проживешь, это не Москва. У нас и огород есть, и сад, свою овощь на зиму запасаем, солим, маринуем, консервируем, варенье варим.

Она так и сказала: «свою овощь», и Александра смущенно поправила ее:

— Мама, не «свою овощь», а свои овощи.

Надя звонко рассмеялась:

— Отсталая я, что поделаешь. В хозяйстве главное — иметь место для запасов. Всю заготовку в другом сарае храним, что возле дома. Там и ледник есть в подполе, каждую весну туда завозим глыбы льда с Камы, на целый год хватает. Пельменей налепим тысячи, в бочках в леднике храним, всю зиму едим.

Саша не переставал удивляться, а она взяла его под руку:

— Ну, дорогой ты мой, пойдем, не то простудишься. Идем завтракать нашими заготовками.

Действительно, на стол они поставили блюда с ветчиной и колбасой, объяснили:

— От нашего прошлогоднего хряка. У нас в городе свои колбасники есть, два брата-еврея держат. Они свиней режут и разделывают, коптят, солят, колбасу набивают.

Александра поставила банки с солеными и маринованными грибами, Надя комментировала:

— Своего соления заготовки.

Пироги были с мясом.

— Ну, мясо это мы покупаем у знакомых крестьян из соседней деревни.

Потом поставили три вида варений:

— Нашего изготовления.

Саша благодарил, нахваливал, удивлялся, но главное, о чем думал, было впереди. Попив чай из красивой старинной чашки с блюдцем, он взял Надю за руку:

— Я хочу сказать тебе теперь то, что должен был сказать тридцать четыре года назад, да не было тогда возможности: Наденька, выходи за меня замуж.

Надя заплакала, всхлипывала:

— Дорогой ты мой, спасибо тебе… конечно, я хочу выйти за тебя… я ведь не знала, что ты холостой и бездетный… думала, у тебя семья… повидаемся и расстанемся… и Александре тогда сказала: ты, доченька, не рассчитывай, что он с нами останется… А ты такой подарок мне сделал… радость-то какая… — И разрыдалась вконец. — Кабы жив был Григорий Самуилович, я бы его не бросила. А коли нет его, царствие ему небесное, то я свободна решать. Конечно, я хочу доживать жизнь с тобой.