Книга Врата Мёртвого Дома - Стивен Эриксон

Крокус фыркнул.

— Видал я и побольше…

Скрипач слабо улыбнулся.

— Да, парень, это я знаю.

Драконы уже почти скрылись из виду, когда вдруг — все трое — повернули, спикировали к земле и провалились сквозь плитки пола.

Несколько минут все молчали, затем отец Апсалар откашлялся и сказал:

— По-моему, мы сейчас кое-что поняли.

Сапёр кивнул.

— Ага.

Проваливаешься, когда попадаешь туда, куда шёл — даже если толком не собирался туда попадать. Он вспомнил про Икария и Маппо. Треллю незачем было идти с ними до самого города Малаза. В конце концов, Маппо ещё нужно вылечить друга, привести его в чувство. Для этого ему необходимо найти безопасное место. Что до Искарала Прыща… Стоит небось сейчас под скалой и орёт на бхок’аралов, чтобы верёвку спустили…

— Ладно, — сказал Скрипач, выпрямляясь. — Похоже, нам просто надо продолжать идти… пока не прибудут место и время.

— Маппо с Икарием не пропали, не погибли, — сказал с явным облегчением Крокус и зашагал вперёд.

— И верховный жрец тоже, — добавила Апсалар.

— Ну-у, — протянул даруджиец, — хорошие новости не приходят без плохих.

Скрипач на миг задумался об этих трёх драконах — куда они ушли, какое задание привело их туда, но потом лишь пожал плечами. Само их появление, исчезновение и, самое важное, глубокое безразличие по отношению к четырём смертным стали отрезвляющим напоминанием о том, что мир в действительности куда больше, чем очерчивают дороги человеческой жизни, человеческие желания и цели. Фантастическое пике, в которое превратилось это путешествие, было на деле лишь крошечной последовательностью шагов, ничуть не более важных, чем возня в муравейнике.

Миры живут себе без нас — бессчётные, бесконечные истории.

Сапёру показалось, будто горизонты его сознания расступаются, растягиваются во все стороны, и чем дальше они раздвигались, тем меньше становился он сам.

Все мы — одинокие души. Полезно познать такое умаление, смирение, чтобы не погрязнуть в иллюзии самоконтроля и власти. А ведь наш вид, похоже, снова и снова упивается этой иллюзией…

Когда солнце зашло, воины Корболо Дома начали праздновать Падение Колтейна. Звуки торжества доносились за стены Арэна и наполняли воздух холодом, который не имел ничего общего с жаркой ночью.

У северных ворот города раскинулась широкая площадь, где обычно собирались торговые караваны. Теперь там теснились беженцы. Расселят их потом, прежде всего нужно было обеспечить людей водой, пищей и оказать медицинскую помощь.

Командор Блистиг поручил исполнение этих заданий своим людям, и солдаты гарнизона трудились без устали, выказывая удивительное сочувствие, будто только так могли ответить на триумф врага за стенами. Колтейн, виканцы и солдаты Седьмой отдали жизни за тех, кому сейчас помогали стражники. Добросердечие никогда не было таким искренним.

Но воздух был наполнен другими тревогами.

Последняя жертва оказалась ненужной. Мы могли их спасти, если бы только не трусость того, кто нами командует. Здесь столкнулись два долга — необходимость спасти своих, малазанских солдат, и строгая дисциплина имперской армии. И этот конфликт выбил почву из-под ног десяти тысяч живых, деятельных и отлично подготовленных воинов.

Внизу, на площади, Дукер бесцельно бродил среди толпы. То и дело перед ним возникали фигуры, смазанные лица, звучало бессмысленное бормотание, слова, которые, как каждый из них надеялся, смогут его утешить. Молодые виканцы забрали к себе Нихила и Бездну и теперь защищали так ожесточённо, что никому бы и в голову не пришло с ними спорить. Многих беженцев вернули буквально с порога Худовых Врат, в каждом чувствовалось звериное упорство — наслаждение в горящих глазах и оскаленных зубах. За тех, чья плоть не смогла вынести последнего участка пути — и, возможно, самого избавления, — боролись с твёрдой решимостью отчаяния. Худу приходилось тянуться за этими слабеющими душами, тянуться, хватать и через силу тащить в небытие, ибо целители использовали все свои умения, чтобы ему помешать.

Дукер отыскал собственное небытие глубоко внутри и совершенно не желал покидать его бесчувственные объятия. В них боль могла лишь едва заметно саднить где-то на границе сознания, и даже эти границы отодвигались всё дальше и дальше.

Иногда смысл слов просачивался внутрь: офицеры и солдаты сообщали подробности, которые, по их мнению, следовало узнать историку. Осторожные выражения были излишни, информация поглощалась без всякого чувства. Слова уже не могли причинить Дукеру боль.

«Силанда» с ранеными так и не пришла в Арэн, сказал виканский юноша по имени Темул. До прибытия флота адъюнкта Тавор осталось меньше недели. Корболо Дом, скорее всего, начнёт осаду, поскольку Ша’ик уже вышла из Рараку во главе армии вдвое большей, чем все силы Кулака-предателя. Маллик Рэл увёл Первого Кулака Пормкваля обратно во дворец. В воздухе носился план, план отмщения, до которого остались считаные часы…

Дукер заморгал, попытался сосредоточиться на лице, голосе, который настойчиво пытался донести до него эти новости. Но первые же признаки узнавания заставили историка снова отшатнуться в забытьё. Слишком много боли несли воспоминания, которые никак не получалось отделить от самого узнавания. Дукер отступил на шаг.

Человек протянул сильную руку, схватил Дукера за истрёпанную рубашку и подтащил к себе. Обрамлённый бородой рот шевелился, губы складывали слова, требовательные, раздражённые слова.

— … до тебя, историк! Это ведь допущения, понимаешь? Все сведения к нам поступили от этого аристократа — Нэттпары. Нам нужна оценка солдата — понимаешь? Проклятье, уже почти рассвело!

— Что? О чём ты говоришь?

Блистиг скривился.

— Маллик Рэл уговорил Пормкваля. Худ знает как, но уговорил! Мы собираемся нанести удар по армии Корболо Дома — меньше чем через час, пока они ещё пьяные и уставшие. Мы пойдём в бой, Дукер! Ты меня понимаешь?

Жестокость… такая жестокость…

— Сколько их там? Нам нужна заслуживающая доверия оценка…

— Тысячи. Десятки тысяч. Сотни…

— Да подумай же, будь ты проклят! Если сумеем разгромить этих ублюдков, прежде чем подойдёт Ша’ик…

— Я не знаю, Блистиг! Эта армия разрасталась с каждой Худом проклятой лигой!

— Нэттпара говорит: там не больше десяти тысяч…

— Он дурак.

— Он обвиняет Колтейна в смерти десятков тысяч невинных беженцев…

— Ч-что? — Историк зашатался и упал бы, если бы Блистиг не поддержал его.

— Не понимаешь? Дукер, без тебя — это будет единственная версия произошедшего. Она уже разошлась среди солдат, и это очень плохо. Уверенность рассыпается — жажда мести ослабевает…