Книга Тайны Энраилл - Ольга Савченя

Следователь вернулся в тот момент, когда за окном раздался первый далекий гром. Я едва не подскочила на стуле, заслышав его, и мне с трудом удалось остановить себя от желания бросить все и помчаться домой. В какой-то момент мелькнула мысль, что именно так и нужно поступить, ведь попав в Фадрагос, я полностью исчезну из памяти людей, с которыми когда-либо встречалась. Как назло, Вадим Николаевич медлил, рассаживаясь на стуле, и попутно ругался на какой-то ремонт и старые трубы. Видимо, допрос должен был состояться совершенно иначе, но это меня не интересовало. Хотелось попросить мужчину ускорить процесс, но я опасалась, что вызову лишние подозрения и это, наоборот, все затянет. Наконец следователь отдал мне протокол на подпись, а когда я уже выдохнула и приподнялась, внезапно поинтересовался:

— А с Дарьей Красновой вы давно дружите?

Гром сотряс окна, тяжелые капли ударили по стеклу. Я сглотнула, наблюдая, как за секунды улицу заволокла серая пелена ливня. Сердце сжалось, желудок скрутило до тошноты. Комок горечи поднялся к горлу. Потеряв дар речи, я перевела взгляд на следователя. Какая к черту Краснова? Духи Фадрагоса!

— Я знаю, что вы знакомы. Вам известно, чем она зарабатывает на жизнь, Анна?

Плевать я хотела!

Дождь стучал по нервам, отнимал воздух и в без того душном помещении.

— С Яковлевым все? — сипло спросила я, оттягивая рубашку от потного тела. — Я могу идти?

Следователь с недовольным видом откинулся на спинку стула и как-то разочарованно произнес:

— Идите.

Я вскочила и поспешила к двери, но успела поймать на себе осуждающий взгляд Риты. Словно она, услышав, что я связана с некой Красновой, винила себя за то, что помогла мне советом против Яковлева.

Черт возьми, что не так с этим миром?!

По коридорам я старалась не бежать, но надолго удержать себя в руках не смогла. Вырвавшись на крыльцо, едва устояла от порыва ветра. Молния сверкнула совсем рядом, через несколько секунд грохот прокатился по небу, сотряс землю. Машина на стоянке разразилась сигнализацией. Прыгая с ноги на ногу, я разулась. Отбросила туфли и помчалась домой.

Асфальт сменялся протоптанными дорожками, а они — плиткой. На проезжей части беспрерывно сигналили автомобили. Огромные дворы высокоэтажек опустели, и мне приходилось лавировать только между лавками и деревьями. Я не оглядывалась, не смотрела по сторонам. Едва ли разбиралась, где нахожусь. Пробежав треть пути, вымокла до нитки. Дождь заливал глаза, заколка слетела и волосы растрепались, прилипли к шее и лицу. Блузка сковывала движения рук, сумка мешала, а юбка путалась на бедрах. Через десяток метров я остановилась, попыталась порвать ее от небольшого разреза, но не вышло. Я потянула еще раз, не отводя взора от дороги перед собой, но мокрая ткань не поддалась. В поисках острого предмета раскрыла сумку, но заметила на земле разбитое горлышко от бутылки. Пока разрывала юбку, почувствовала, как горят огнем стопы. Очередной гром поторопил, и я отбросила осколок и снова сорвалась с места.

И опять проезжие части, дома, лесопарки…

Голова кружилась, в боку кололо, легкие горели, но не это причиняло боль.

Солнце! Оно выглянуло из-за туч. Последние капли дождя падали на лицо, мешаясь со стекающими слезами. Больно. Пора остановиться…

Не могу. Черт возьми, не могу!

Я проскочила в подъезд, когда из него выходила девушка с собачкой. Услышала вопль недовольства в спину и тявканье, нажала на кнопку лифта, но бросилась к лестнице. Оставляя позади пролет за пролетом, перепрыгивала через ступени. Почти добравшись до цели, споткнулась. Палец хрустнул от удара, вспышка боли пронзила ногу, промчалась по икре, подкосила колено, устремилась вдоль позвоночника, свела челюсти и отдалась короткой пульсацией в затылке. Я распласталась на лестнице, едва не разбив подбородок об острый каменный край. Сцепив зубы, оттолкнулась и помчалась дальше.

Подбегая к квартире, вытряхнула сумку. Ключи отлетели к соседской двери. Я дотянулась до них, подобрала. Разбитые руки тряслись, и я никак не могла попасть в замочную скважину. Зарычав, опустилась на колени. Вытерла слезы предплечьем. Вдохнула — выдохнула. Поддерживая руку второй рукой, вставила ключ и повернула его. Зубы неприятно застучали.

Ты опоздала, Аня. Остановись.

Злость обрушилась волной — короткий крик разодрал горло.

Распахнув дверь, я бросилась на кухню. Открыла окно. Выхватила из холодильника мясо, добралась до ножа и полоснула ладонь. Наконец повернулась к окну, залитому солнечным светом. Подошла к нему, чувствуя, как слабеют ноги, как накатывает усталость. Мысли превратились в сплошной хаос из воспоминаний, бестолковых планов и молитв. Я уперлась в подоконник ладонями, налегла на него животом и вытянулась на носочках к голубому небу. Тучи виднелись далеко на горизонте, сливаясь с серым городом. Я запрокинула голову, шевеля губами — охрипший голос не способен был даже на шепот: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста»…

По ногам промчалась дрожь, а следом за ней устремилась прохлада. Ногти поломались о подоконник, безуспешно заскользили по шершавой поверхности.

Я пыталась удержаться, устоять, но сползла на холодный пол. Осмотрелась. Тугой ком снова поднялся к горлу. Все вокруг вызывало омерзение, и я подобрала ноги под себя, вжалась в стену.

Подальше от этого… Пожалуйста, пожалуйста…

Слезы заволокли глаза, и боль изрезанных, побитых ног, разодранных и ушибленных ладоней воспользовалась этим мигом — просочилась в сознание. Вернула мысли к подобию порядка. Я сглотнула и скривилась от солоноватого вкуса крови — щеку изнутри неприятно дергало. Почему? Почему, испытывая всю эту чертову боль, я все еще не схлопотала сердечный приступ? Было бы здорово. Это было бы в самом деле здорово…

Я посмотрела на белую блузку, заляпанную кровью. Раскрыла ладонь с глубоким порезом и глянула на рукоять ножа, лежащего возле мяса на кухонной стойке. Напряглась, пытаясь приподняться, но, втянув сквозь сжатые зубы воздух, села обратно. Большой палец на ноге побагровел, распух; ноготь посинел у основания, а местами под ним виднелись кровавые сгустки. Я вдохнула глубже и, зацепившись рукой за подоконник, встала на побитые колени. Почти поднялась на ноги, когда услышала от входной двери голос мамы:

— Аня? — Она побледнела, увидев меня, и выронила торт. — Господи, Аня!

Я стиснула зубы, стараясь не завыть от злобы и бессилия. Ты заперта, Аня! Скована без цепей! Смирись, ничтожество.

* * *

Любое существование требует усилий, и иногда эти усилия неоправданно огромны. Я пыталась жить дальше, улыбаясь и все глубже погружаясь в бесконечную ложь. Однако врать долго не получалось. Ушибы, синяки, порезы — все это поныло, почесалось и исчезло, но другие раны… Другие раны заживать так просто не хотели.

Они вскрывались по ночам, терзали сердце и душу, вынуждали закусывать подушку, чтобы предупредить рвавшиеся крики стонами и скулежом. Под утро становилось легче, но лишь до рассвета.