Книга Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Прежде всего, он утратил прежнюю личность и вновь сделался Скитальцем без друзей и знакомых, без единой близкой души на свете. К кому теперь обратиться в надежде, что его узнают? Первым делом душевный порыв бросил его к Лаэль, ведь он любил ее. Предположим, он отыщет ее и надумает заключить в объятия: она его оттолкнет. «Ты — не мой отец. Он был стар, а ты молод». А Сиама, который, по причине недалекого ума, вполне мог бы стать его конфидентом в нынешних ужасных обстоятельствах, — если он обратится к Сиаме, честный слуга отвернется от него. «Нет, мой хозяин был стар, с седыми волосами и бородой, а ты совсем юнец. Ступай отсюда». А Магомет, которому он столь услужливо подарил еще одну империю, а с ней и славу, которая останется с ним на веки веков, — если он вновь явится к Магомету, тот скажет: «Ты — не индийский князь, не мой несравненный Посланец звезд. Он был стар, седоволос и седобород, а ты еще мальчик. Эй, стража, взять этого самозванца и поступить с ним так же, как вы поступили с Балтой-оглы: распять на земле и запороть до смерти».

Ни в детстве, ни в старости нет для нас ничего мучительнее одиночества. Кто станет отрицать, что именно из-за этого создавались миры и населяющие их люди?

Эти размышления лишь отсрочили позыв, который тоже помог ему понять, что он прежний: позыв встать и идти вперед; идти на поиски утешения.

— Да, таков приговор, — произнес он, угрюмо улыбнувшись, — однако закрома мои полны по-прежнему, а Хирам из Тира остается моим другом. За плечами у меня — опыт тысячи с лишним лет, а теперь к нему прилагается еще и юность. Я не могу улучшить человеческий род, а Бог отказывается от моих услуг. Тем не менее я изыщу новые возможности. Земля кругла, и на другом ее конце должен находиться другой мир. Возможно, я смогу найти какого-нибудь отважного человека, жаждущего приключений и открытий, — кого-то, кому Небеса склонны будут благоволить более, чем мне. Но в этой точке схождения дряхлых континентов, — он огляделся, потом поднял глаза к небу, — я на прощание оставляю проклятие навеки проклятого. Мечта всех народов, она вечно будет приносить им одни несчастья.

Потом он увидел под грудой трупов Нило и, тронутый воспоминаниями о беззаветной преданности несчастного дикаря, разоблачил его и склонился к его сердцу — оно все еще билось. После этого он отшвырнул шапочку и накидку, заменил их на окровавленную феску и плащ из ангорской шерсти, выбрал себе копье и не спеша зашагал в город. Он уже видел Константинополь, опустошенный христианами, теперь ему было любопытно видеть его разграбление мусульманами — кто знает, может, сходство между двумя этими событиями дарует ему новое утешение.

Глава XIII

МАГОМЕТ В СВЯТОЙ СОФИИ

Как вы понимаете, граф Корти не жалел ни своего скакуна, ни коней своих берберов; тому была причина, о которой он, правда, еще не ведал, когда покидал ворота Святого Романа. Турки прорвали в гавани оборону христианского флота и ворвались в город через ворота Святого Петра (Фанарские), которые были до опасного близко к резиденции княжны Ирины.

Мародеры уже принялись опустошать город. Не раз и не два граф проносился мимо них — сбившись в стаи, они рыскали по улицам в поисках домов, где, вероятнее всего, могли поживиться. Довелось ему нагнать ордынников, которые уже, к своей радости, обзавелись «цепочками рабов» — то есть греков, в основном женщин и детей, привязанных за руки к веревке, — их немилосердно гнали вперед. Рыдания и молитвы несчастных поражали графа в самое сердце, он рвался броситься им на помощь, однако уже отдал почти все силы на спасение города — и не преуспел; теперь только с Божьей помощью ему предстояло спасти одну женщину, дожидавшуюся его со всей той верой, которая проистекала из данного ей слова и его чести. Поскольку мародеры не изъявили ни малейшего желания с ним связываться, он остался глух и слеп к их бессердечию и только мчался вперед.

Когда он наконец осадил коня у ворот княжны, район, в котором она жила, уже был захвачен. В смертном ужасе он соскочил на землю и бесцеремонно толкнул створки. В приемной зале было пусто. Неужели он опоздал? Или она уже в Святой Софии? Граф помчался в часовню — и там на одном дыхании благословил Бога, Христа и Богоматерь. Ирина стояла перед алтарем, окруженная своей свитой. Рядом с ней находился Сергий — из всех только они двое сохраняли присутствие духа. На плечах у княжны лежало белое головное покрывало, помимо этого, она была с ног до головы в черном. Бледность ее лица, вызванная, вне всякого сомнения, долгими неделями тревог и забот, слегка умалила данную ей от природы красоту, однако, похоже, горе и опасность лишь усилили благородное достоинство, которое всегда было присуще ее речам и манере.

— Княжна Ирина, — начал граф, поспешно проходя к ней и почтительно целуя руку, — если ты все еще согласна искать убежища в Святой Софии, прошу тебя, отправимся в путь.

— Мы готовы, — отвечала она. — Но поведай мне о судьбе императора.

Граф низко склонил голову:

— Ему более не грозят обиды и унижение. Душа его отошла к Богу.

В глазах ее блеснули слезы, и отчасти для того, чтобы скрыть смятение, она обернулась к образу над алтарем и произнесла тихим прерывающимся голосом:

— Пресвятая Богородица, прими душу его и пребудь со мной ныне, ибо судьба, меня ждущая, мне неведома.

Ее окружили молодые дамы и, встав на колени, огласили часовню рыданиями и сдавленными воплями. Граф, пытаясь сохранять самообладание, смотрел на них — и в кои-то веки почувствовал смятение.

Их было два с лишним десятка. Головы у всех были покрыты, однако по нежности кистей рук он мог представить себе их лица, а элегантный покрой одежд явственно выдавал их высокое рождение. Мало в городских стенах добычи, столь же лакомой для дикарей. Как в безопасности доставить их в собор, как защищать там? Корти привык решать боевые задачи, решимость стала его второй натурой; однако испытание предстояло тяжкое — никогда еще не случалось ему так растеряться.

Княжна завершила молитву к Богоматери.

— Граф Корти, — сказала она, — отдаю себя и сестер своих по несчастью под твое рыцарское покровительство. Позволь мне только призвать еще одну. Сергий, ступай, приведи Лаэль.

Еще одна!

— Господи, помоги! — невольно вырвалось у него, и призыв, похоже, был услышан. — Княжна, — заговорил он, — улицы захвачены турками. По пути сюда я видел, как они тащат пленников; судя по всему, они уважают право каждого на добычу. Возможно, и я могу рассчитывать на то же отношение. Принеси еще два покрывала — для того, чтобы связать всех дам вместе.

Она заколебалась, но он добавил:

— Прошу прощения, но по улицам вам придется идти пешком, выдавая себя за пленниц.

Покрывала тут же принесли, и княжна связала своих дрожащих спутниц попарно, а потом позволила связать себя саму с Лаэль. Сергия крепче прочих связали с дряхлым Лизандром, после чего домочадцы княжны двинулись в путь.

Женская часть процессии отчетливо осознала, что происходит, только когда оказалась на улице, — и дамы разразились слезами, рыданиями и громкими призывами к святым и ангелам милосердия.