Книга Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

Потом опять расставание, после которого дама активно знакомилась с мужчинами, причём довольно-таки простым способом. Рядом с её многоэтажкой был парк, где собирались любители поиграть в волейбол. Она присоединялась к играющим, делала несколько передач, потом минут через пять выходила из круга, и всегда оказывалось так, что ещё кто-нибудь тоже выходил — и она вела его к себе домой.

Такое времяпрепровождение развивает не столько навыки, сколько душу, — и это неизбежно. В следующее с будущим П. примирение она добралась, как вы уже догадались, и до его ануса…

В это время ей минуло тридцать лет — возраст, в котором подводят первые итоги жизни и решают, как распорядиться следующим десятилетием. Если через несколько лет именно в этом возрасте и даже раньше (в 29: дама была его старше) П. присоединился к Церкви, то она, напротив, особенно рьяно занялась накопительством, причём, подобно Софье Андреевне, за счёт родственников и не гнушаясь никакими приёмами. В это время и образовался очередной «любовный» треугольник, для П. уже привычный, в котором, естественно, вновь предпочли не его. Особенность ситуации заключалась в том, что на этот раз он решил с соперником бороться.

Причина? В таких случаях, перефразируя известную поговорку, можно сказать: ищите третьего. Казалось бы, третьим должен был быть очередной претендент на «любовь» той накопительской дамы. Однако, это не так. Именно в эти дни у будущего П. умер отец. Узнав о его смерти, будущий П., придя в совершенно немыслимое состояние, отправился к той даме сообщить, что вчера умер отец, что ужасно плохо, а в ответ… услышал, что оформился очередной треугольник, более того, она выходит замуж и потому все «эротические» отношения прекращаются. Но П. решается за это дрянцо бороться и с претендентом на положение супруга встречается. Вёл себя будущий П. гнусно. В частности, глядя на испещрённое морщинами (П. тогда назвать их характерными ещё не мог — по незнанию) лицо «счастливого» соперника, он зачем-то рассказал ему о многочисленных «увлечениях» его будущей жены. Но обилие предшественников на счастливца впечатления не произвело, он сказал только, что всё утрясётся, ничего, идёт процесс притирки, всё утрясётся, ничего, всё будет хорошо… Словом, всё как в кино о «настоящей любви». Только было непонятно, что должно было утрястись, и к чему эти слова, как-то всё это не к месту, когда речь идёт о вкусах матери возможных его детей. Доведённой до автоматизма гипнотической формулой П. эти слова тогда назвать не мог — по незнанию.

Про анус, однако, П. рассказывать не стал.

Но лицо брачующегося П. запомнил: такие на нём борозды, столь отчётливо выдающие порочность натуры, он видел только у отца (!) самой дамы, одного священника, одного очень результативного «евангелиста» и у десятка преступников.

Замуж дама вышла. Свадьбу молодые отметили своеобразным образом: выбрав время, срубили в общественном парке ёлку и приволокли домой. Спёрли, если попросту. Скоммуниздили.

Потом она стала рожать. Родила она не меньше четырёх детей, — по нынешним временам это непривычно много, следовательно, по идиотическому мышлению обывателя, это есть вернейший признак любви к детям. Да, славную бы историю на этом материале могли состряпать женские журналы! Или иерархохристианские. Дескать, была плохая, встретила настоящую любовь, полюбила (покаялась) и посвятила свою душу детям. Верная жена, любящая мать, хранительница дома… Он же, видимо, идеальный любовник (двенадцать бородавок? высоконравственная натура?), раз смог «возродить» к семейной жизни минетчицу, копрофилку и шлюху…

То, что она не притворяется, а действительно «счастлива», следует хотя бы из числа её детей. Если женщина более подавляющая, чем муж, то в их семье непременно воспроизводится семья её детства, но не семья детства мужа. Дама была старшей сестрой из двоих детей. У матери её матери детей было трое, но снижение числа детей в поколении той голодной эпохи — явление всеобщее. Это снижение связано не с психологическими процессами и наблюдается во время всех голодовок. Просто нечем кормить. Итак, если бы «вела» дама, то детей бы у неё было непременно двое, может быть, трое (маловероятно), но уж никак не четверо (если сейчас уже не больше). Да и само толкование ею причины состояния «счастья» (денег в доме больше появились, чем при П.) говорит о том, что она, как говорится, «от счастья одурела». Словом, состояние ума дамы ничем не отличается от интеллекта любой женщины из комбинации «яркий некрофил — жухлая» (жухлая — в том лишь смысле, что она менее некрофилична, чем партнёр).

Что бы нынешний П. посоветовал себе, семнадцатилетнему? Тому пареньку, который оказался с женщиной более старшей (хотя и девственницей). Как можно распознать типично авторитарных дам, скрывающих свою анальность, как отличить их от потенциально генитальной женщины, которая, став половинкой, чудесным образом превратится в интереснейшую собеседницу, великолепную любовницу, хотя и непохожую? Признаков анальности множество — сотни и тысячи. Курение и удовольствие от выпивки — это признаки анальности, конечно, откровенные, поэтому в интеллигентных слоях населения девушки стараются хотя бы не курить. (Дама, о которой мы рассказываем, не курила, хотя выпить при убедительном поводе не отказывалась.)

А каковы более тонкие признаки авторитарности?

Несочетаемость этой дамы с П. просматривалась ещё до того, как она «сложила на жертвенник любви» свою девственность. Эпоха та была, разумеется, ещё коммунистическая, хотя за анекдоты уже не расстреливали и даже сажали редко. Люди начали петь не только то, что нравилось партийным бонзам. В частности, в шестидесятые годы зародилось, как они сами себя мыслят, духовное коммунистическому режиму сопротивление. Одной из достаточно популярных интеллигентских форм были так называемые Клубы самодеятельной песни — КСП. В каэспэшных песнях встречались намёки на тупость государственных чиновников, бредовость коммунистических идей и призыв, как и в прежние времена, склониться перед иконами. Песни пелись под гитару, желательно, в походах, у костра, — и не только среди близких знакомых. Несколько раз в год устраивались так называемые «слёты каэспэшников». «Слетались» в лесу, местонахождение было окутано демонстративно строгой тайной, якобы для того, чтобы на слёты не проникали случайные, сторонние, «бездуховные» люди — приглашались только свои. Итак, конспирация, психологически возводящая участвующих в ранг если не императоров, то хотя бы признанных, палатки, маятники бликов от костра, истомляющее всенощное бодрствование — а то и на две ночи закатывались, — выпивка. Последнее не возбранялось, и хотя культа водки не было, — приносили с собой все. Нравы «дружеские» — тот, кто на гитаре играть не умел, мог переходить из одного кружка в другой. Всё это называлось романтикой, и на эти слёты страстно стремилась та нюхоминетчица, монетчица и копрофилка.

Прошло несколько лет после падения коммунистического режима, и вдруг выяснилось, что все самые популярные каэспэшные исполнители были внуками (!) крупных (!) большевистских (!) иерархов! Это наблюдение требует осмысления, потому что открывает истинную сущность происходившего под вывеской «самодеятельной песни». Надо иметь в виду, что эти внуки оказались идеологами уничтожения коммунистической России, победителями — в точности той же психологической роли, что и их деды, которые поступали как будто бы наоборот — уничтожали царскую Россию.