Книга Ахульго - Шапи Казиев

Узнав об этом, Шамиль послал часть мюридов защищать мост, а сам из последних сил сдерживал натиск кабардинцев. В свою очередь и от штурмовой колонны отделилась рота, чтобы ударить в тыл горцам, защищавшим мост.

Скоро все смешалось. Повсюду разгорались отдельные схватки. Видя, что всем перейти не удастся, даже женщины бросались на штыки, чтобы задержать наступавших. Другие, как птицы, уводящие хищника от гнезда, разбегались в разные стороны, исступленно отбивались от преследователей, а когда оставалось на выбор – плен или смерть, прыгали в пропасть. Одной из первых так поступила сестра Шамиля Патимат. Чтобы не испугаться, она обмотала лицо платком и бросилась со скалы раненой птицей. Но такое удавалось не всем. Многих брали в плен.

Битва продолжалась, пока имам и его немногие помощники не оказались отрезанными от моста. Им приходилось отступать, оставляя на каждом шагу погибших товарищей. И вдруг Шамиль увидел Джавгарат, которая выбралась из подземелья и спешила на помощь мюридам.

– Разве вы не ушли? – крикнул ей Шамиль.

– Мы – твоя семья, – ответила Джавгарат, стреляя из ружья.

– Мы должны уходить последними.

– Бегите! – приказал Шамиль жене.

– Скорее!

– Ты ранен! – отвечала Джавгарат, целясь из другого ружья.

Шамиль увидел, что его черкеска запачкана кровью, но он не чувствовал боли, только сердце терзала горечь от мысли, что его семья беззащитна и скоро сделается невинной жертвой этой безумной бойни.

– Уходи, имам, – услышал он голос Султанбека, который встал перед ним, отбиваясь от наседавших кабардинцев двумя саблями сразу.

– Будет то, что будет! – упорствовал Шамиль. Но, увидев, что вслед за Джавгарат на поверхность выбирается и Патимат, сжимая в руке кинжал, обратился к сражавшемуся рядом дяде Бартихану: – Ради Аллаха, уведи их отсюда!

– Куда? – не понимал Бартихан.

– Уже некуда идти!

– На стене Ахульго со стороны Гимров есть пещера, – объяснял Шамиль.

– Юнус знает.

– Юнус! – крикнул Бартихан.

– Я здесь, – вывернулся из стычки раненый Юнус.

– Помнишь ту пещеру, которую я тебе показывал? – спросил Шамиль.

– Куда ты лазил в детстве? – припоминал Юнус.

– Где обрыв?

– Спрячьте там тех, кто остался, – велел Шамиль.

Появление женщин придало мюридам новые силы, они начали теснить кабардинцев, пока к тем не подоспели новые роты. Но этого времени хватило, чтобы Бартихан, Юнус и еще несколько мужчин образовали живую цепочку, по которой начали спускать в пещеру женщин и детей. Последней спускалась Джавгарат, держа на руках своего сына Саида. Но беглецов уже заметили и открыли по ним стрельбу. Шамиль, помогавший Джавгарат, оставил ее и кинулся на стрелявших. Он зарубил одного, ранил другого, но вдруг крик отчаяния заставил его обернуться. Шамиль ужаснулся, увидев, как раненая в голову Джавгарат пошатнулась и, прижимая к себе младенца, начала оседать, рискуя сорваться в пропасть. Шамиль бросился к жене, подхватил ее и ребенка и передал их появившемуся снизу Бартихану.

– Спускайся и ты, – сказал Шамилю Бартихан.

– Еще не время, – ответил Шамиль и поспешил на помощь своим сподвижникам, еще дравшимся за Ахульго.

Когда последние защитники Ахульго были почти окружены, они сделали последний натиск, отбросили нападавших, но и сами потеряли несколько человек. Оставшиеся скрылись в подземных лабиринтах. Кабардинцы не решились их преследовать и только стреляли в темные ямы и бросали туда гранаты.

На Старом Ахульго битва продолжалась. Горцы еще защищали мост, ожесточенно сражаясь и с наседавшими кабардинцами, и с подбиравшимися снизу апшеронцами. В ход шли и ружья, и кинжалы, и камни, и тела самих оборонявшихся. Но ничто уже не могло остановить отряды Граббе. Уцелевшие горцы были оттеснены на Старое Ахульго, а затем оказалось, что еще несколько батальонов прорвалось на гору через перешеек. Хаос битвы усиливали два орудия, поставленные на Новом Ахульго и открывшие огонь по Старому почти в упор.

Шамиль со своими людьми пытался добраться до этих орудий, чтобы сбросить их с горы, но где бы они ни появлялись из подземных лабиринтов, на них тут же бросались солдаты, занявшие уже всю гору. От схватки к схватке у Шамиля оставалось все меньше людей. Среди погибших был и дядя Шамиля Бартихан. Наконец, сопротивление стало и вовсе невозможным, и сподвижники уговаривали Шамиля укрыться в пещере. Но Шамиль отказывался, желая встретить смерть на Ахульго.

– Как же мы потом будем сражаться без имама? – вопрошал Султанбек.

– Выберете другого, – сказал Шамиль, – который будет лучше меня.

– Лучше тебя не будет, – глухо произнес Султанбек.

Шамиль через силу улыбнулся и заговорил, будто прощаясь со своими сподвижниками:

– Мне мнилось, что Аллах дал мне жизнь для возвеличивания и прославления святой веры. Он не раз спасал меня, и это укрепляло во мне веру, что таково мое назначение. Но теперь я вижу, что я только жалкое, беспомощное существо. Я молю Аллаха, чтобы он избавил мою душу от этого никудышного тлена, от этой земной гнили. Святое же дело да возложит всевышний на могучие плечи более сильного, способного и достойного.

Тогда один из мюридов, унцукулец Тагир, упрекнул Шамиля:

– Смерти твоей обрадуются враги и вероотступники наши. Шариат же и ислам от нее не выиграют. Не лучше ли поберечь себя для более богоугодного дела?

Шамиль не отвечал. Тогда Ахбердилав сделал остальным знак, давая понять, что нужно хотя бы даже силой заставить имама покинуть подземелье и спуститься в пещеру. Но Шамиль согласился только тогда, когда был завален вход в келью, где хранилась его библиотека.

Омар-хаджи еще пытался защищать Старое Ахульго. Окруженные горцы засели в развалинах, укрылись в подземных ходах и продолжали сражаться. Битва и здесь распалась на множество ожесточенных рукопашных сражений, когда солдаты хотели поскорее покончить с этим ужасом, а горцы не желали сдаваться.

Милютин потом записал в своем дневнике:

«К двум часам пополудни на обеих вершинах Ахульго развевались наши знамена. Однако дело не совсем еще было кончено. Тут только начинался упорный, одиночный бой, продолжавшийся целую неделю, с 22-го по 29-е число. Каждую саклю, каждую пещеру войска должны были брать оружием. Горцы, несмотря на гибель, ни за что не хотели сдаваться и защищались с исступлением: женщины и дети, с каменьями или кинжалами в руках, бросались на штыки или в отчаянии кидались в пропасть на верную смерть. Трудно изобразить все сцены этого ужасного, фанатического боя: матери своими собственными руками убивала детей, чтобы только не доставались они нашим войскам; целые семейства погибали под развалинами саклей. Некоторые из мюридов, изнемогая от ран, и тут еще хотели дорого продать свою жизнь: отдавая уже оружие, они коварно наносили смерть тому, кто хотел принять его. Неимоверных трудов стоило выгнать неприятеля из пещер, находившихся в отвесном обрыве над берегом Койсу. Приходилось спускать туда солдат на веревках. В плен взято было до 900 человек, большею частью женщин, детей и стариков; и те, несмотря на свое изнурение и раны, еще в плену покушались на самые отчаянные предприятия. Некоторые из них, собрав последние силы свои, выхватывали штыки у часовых и бросались на них, предпочитая смерть унизительному плену. Эти порывы исступления составляли резкую противоположность с твердостью стоическою некоторых других мюридов; плачь и стон детей, страдания физические больных и раненых дополняли печальную сцену.