Книга Сложенный веер - Сильва Плэт

Бронзовые лошадки кажутся ему сейчас крайне важным делом. Их действительно нужно прикрепить на ворота новой конюшни, когда она будет. И пол. Черно-белый. Эрле ужасно нравилось, что она различает квадраты — вставала крохотной ножкой в атласной туфле и спрашивала игриво: «Ведь это черный? Правда, Медео? Скажи — черный?» Потом перескакивала на белый, и игра начиналась сначала: «Белый? Скажи, Медео?» Медео со стоном обхватывает руками голову, словно пытаясь защититься от этих воспоминаний. Слава Лулулле, они приходят не часто. Хотя это странно.

Зато окружающие видят, как он быстро справился с тоской по Эрле и, пытаясь быть полезным, включился в работу: растаскивал завалы вместе с мастеровыми-итано, носился по поручениям Кори, встречал и провожал на космодроме межпланетные корабли, а по ночам присматривал за починкой этого самого космодрома, которая становилась все более проблематичной после каждой посадки и каждого взлета. Времени на слезы не оставалось. И слез самих не было. Хотя это было и странно.

А сейчас вдруг накатило. Сразу все: и голос Эрлы над колыбелью — старинные умбренские песни, протяжные и щемящие (откуда только она их знала?., а он так и не удосужился выспросить), и первый неуверенный полет Кори, и рождение Сона, после которого Эрла три дня лежала в горячечном бреду, малыш отчаянно пищал, а Медео метался между ними, никому не решаясь доверить, пока не явились лорд Дар-Халем с леди Лисс и не разделили с ним это бремя… Ничего не вернешь, ничего. Он всхлипывал, уже не стесняясь, опустившись на колени, даже не закрывая лицо руками.

— Ну вот… Отпустишь тебя на секунду. Что с тобой вообще будет, когда я улечу? — сварливо поинтересовался передумавший «идти, куда шел» император и, пока Медео собирался с ответом на этот нелепый вопрос, расстегнул снизу пару пуговиц на своем минихалатике, приподнял полу, с деловым видом вытер Медео заплаканное лицо. Ухватил двумя пальцами сквозь слой материи за нос:

— Ну?

Медео, разом утратив все желание сопротивляться, высморкался.

— Так-то лучше. И успокойся. Я не намерен тут с тобой цацкаться до последнего пожара в джунглях.

— До чего?

— Так говорится на Хортулане. Нутро планеты горит и выжигает джунгли. Мы ходим в буквальном смысле по горячему пеплу. Когда-нибудь все сгорит и ничего не останется. Это и будет последний пожар в джунглях.

— Когда-нибудь — это когда?

— Неизвестно. Хочется верить, что очень нескоро. Мы тушим. Две основные профессии на Хортулане — генетик и пожарный. Но это очень непросто — сражаться с ядром родной планеты. Аккалабат, насколько я знаю, ведет себя по отношению к вам более пристойно.

Медео никогда не рассматривал свои отношения с Аккалабатом под таким углом зрения, но согласно кивнул головой: да, к земле под своими ногами и к тому, что под ней находится (об этом у него были довольно смутные представления), он претензий никаких не имел.

Хорт поплотней запахнул халатик, оглядел Медео критически.

— Право, не знаю, что с тобой будет. Мы улетаем завтра. Постарайся не сойти с ума. Это ж надо же, так любил ее, — сокрушенно качая головой, бормотал император Хортуланы, шаркая ногами прочь от Медео по пыльному коридору.

* * *

Отняли! Они все равно нашли способ их у меня отнять!

Два дня, прошедшие с того момента, как он вместе с Кори провожал на космодроме императора Хорта, Медео провел как в тяжелом бреду. Шлялся неприкаянный по коридорам столичной резиденции Дар-Эсилей, слушал, как угрожающе скрипят под ударами ветра, налетевшего с юга, деревянные ставни, не раз вытаскивал из ножен мечи, вонзая их в приступе ярости в стену или обрушивая на ни в чем не повинную мебель. И ничего. Никакого просвета, никакой ниточки, ведущей наружу из глухого отчаяния, вдруг навалившегося на него, он не видел.

Вместо воспоминаний о жизни с Эрлой истерзанному мозгу Медео рисовались теперь картины ее смерти. То ему виделось, как она задыхается под каменными плитами, то — как горит на ней его любимое темно-лиловое платье, а она тщетно пытается сбить огонь широкими кружевными рукавами. Он знал, что нашли ее не в лиловом платье, а в зеленом и погибла она, придавленная обломком стены, почти мгновенно, но воображение подсказывало другие картины. Оно же, воображение, стало подсовывать и виноватых в трагедии. Их лица хороводом плыли у Медео перед глазами, когда он попытался уснуть, наглотавшись каких-то таблеток, которые оставила сочувственно глядевшая на него, но побоявшаяся провести ночь с ним одна в доме леди Лисс. И главным из этих лиц, этих расплывчатых портретов убийц Эрлы, проходивших перед мысленным взором Медео в темноте спальни, была королева Аккалабата — бездарная, бесполезная, неспособная защитить своих подданных, только зря занимающая место на троне!

Утром ночной дурман спал и уступил место холодной ярости. Ветер перестал насиловать плотно закрытые ставни. Он унес с собой последнее августовское тепло и листья с молодых чалов. Медео подогнал перевязь, плотно запахнул плащ и вышел на улицу. Он точно знал, что ему надо делать. Именно он, а не кто-то другой должен спасти Аккалабат, должен уничтожить причину всех бед и несчастий. И ничего, если на пути к устранению этой причины стоит ее элитная гвардия, размахивающая мечами и выкрикивающая бесполезные угрозы. Кто и что может сделать на Аккалабате против мечника из рода Халемов, опьяненного жаждой мести?

Или кто-то отдал приказ «не останавливать»? Пропустить и допустить? Его руками, его мечом сделать то, о чем так давно задумывались многие дары?

Инстинкт даров Эсиля, до времени молчавший, заговорил на верхней ступеньке парадной лестницы. Когда Медео с окровавленными мечами шел через большую залу приемов, этот инстинкт уже не говорил — кричал в голос. Слишком все просто, слишком легко оказалось снять всю внутреннюю охрану Дар-Аккала. Да, ее выставляет не лорд Дар-Халем — это прерогатива ректора военной академии, верховного дара Пассера. Но ведь и Дар-Пассер не дурак, и Кори, который сегодня на космодроме встречает главнокомандующего Аккалабата, лично следит за безопасностью королевы. Что-то здесь не так…

И в малый тронный зал Медео не врывается, а входит тяжелым, спокойным шагом. Он пришел не убивать, он пришел поговорить — бросить в лицо виновнице всего свои обвинения. И посмотреть, что она ответит.

Темно, ветер раздувает портьеры. Никого? Где же ты, бессильная властительница Аккалабата? Из-за складок балдахина у подножия трона раздается сдавленное всхлипывание.

— Ваше Величество!

— Лорд Медео… — робкий шепот, совсем не похожий на истеричные визги, под которые Лисс выводила его последний раз из парадного зала. — Лорд Медео, простите меня. Я такая неумелая, такая трусливая и бесполезная. Я не должна быть вашей королевой. Ваша жена, дети… все это из-за меня. Я так хотела сидеть на троне. Я думала, у меня получится. Я смогу принимать решения, делать то, что положено властительнице Аккалабата. Я была так уверена в себе. Я даже старую королеву убедила в своих способностях.

И когда я оказалась здесь, одна, во дворце, на троне… вдруг выяснилось, что я ничего не знаю. Я не понимаю, когда нужно сказать «да», а когда «нет». Я не понимаю, чего все ждут от меня. Кто за меня, а кто против. Где хорошие, а где плохие. Как в детской сказке. И поэтому я растерялась, лорд Дар-Эсиль. Я решила, пусть все течет своим чередом. Лорд Кори справится и без меня. Я бросила всех в тяжелый момент. Я все свалила на Вашего брата. Вы презираете меня за мою никчемность, да, лорд Дар-Эсиль?