Книга Броня Молчания - Владимир Осипцов

class="p1">— Ну что есть, то есть. И я не без недостатков.

— Я не про те. Або твой Кошевой — и молод и хитер. Самого нага обставит, его собственную шкуру ему же продаст… але ось, помаши ему длинными ресницами дивчина — вразу же, и дело забудет и сметку потеряет.

— Молодой ищщо.

— Та погоди. А ось ты — мобыть не самый вумный. Мобыть не самый лихой из казаков. Мобыть и не такой красавец. Але есть в тебе что-то, кум. Когда ты знаешь, с якого боку правда, а где тебе погляд выдвести хочут. Помятаешь, як на сейме было перед змеями? Когда там наобещали с три короба, я уже разомлел, старый дурень, а ты сказал: «Довольно!»

— Тогда ж ясно было, что брешут пшеки хвостатые.

— Ось. А никто из нас не уразумел. Поэтому ты и гетман. А нам так, на побегеньках…

Гетман с сомнением посмотрел на товарища:

— А может ты, хатаскрайник старый, почувствовал, что подвох есть — и решил: нехай другие отдуваются⁈..

— Мобыть и так… а мобыть и не так…- улыбнулся хитрый казак: — Тренько! Андрей, дурень, шо творишь!

Тренько — лучший следопыт гетмана, чуть не погубил всех по дурости. Нашел забаву впереди по дороге и громко кряхтел с такими же дурнями, пытаясь пошевелить какое-то колесо.

— Ах ты, бисова детина! — неслось по всему тоннелю.

— Андрей, так ведь мы и есть бисы, — пошутил Побитько, усмехаясь его попыткам.

— И шо?

— Ну, так и выходит — шо она тебе дочка.

— Ааа… — понял хлопец: — Батько гетман, дайте хлысту.

— По спине тебе дать, что ли? Чтоб не шутил тут?

— Ну, батько!

— Ладно, — гетман протянул свой знаменитый хлыст рукояткой вперёд: — Свой треба носити.

— Ваш длиннее, — усмехнулся казак, и, виртуозно замахнувши, крикнул на железяку: — А ну, дочка, слухай батьку!

Хлыст щелкнул, и неподъемное колесо, примерзшее к рельсам, подпрыгнуло вдруг с грохотом, на ярком синем всполохе, и улетело в стену, за малым никого не зашибив — и там и застряло, пропоров крепчайший бетон.

Минуту никто не говорил. Потом, присевшие казаки стали выпрямляться и говорить, что они думают про есаула:

— Дурак ты, Тренько!

— И шутки у тебя дурацкие!

— Пане гетман, пошлите его взад!

— В дупу лучше пошлите.

Посеревший и напуганный хлопец и сам был не в своей тарелке.

— Горазды, громада, тихо! — взял дело в свои руки гетман, забирая у него свой кнут: — Ошибся козак, с кем не бывает! Тихо я сказав! И дале идём — ничего без проверки не трогаем!

— Спасибо, батько гетман, — не своим языком пролепетал напуганный есаул.

— Спасибо морозу скажи, что тебе вразу это колесо сдёрнуть не дал. Зачем мой кнут-то брал?

— Ваш длиннее. Тому, подумав, и взяв.

— Эх, Андрей, ты б подумав до того, как что-то трогать…

…В прямом, как казенный шлях, тоннеле заблукать было невозможно, хоть казаки порой и теряли следы на чистом бетоне и шпалах.

— Чем же они провертели таку дыру, бисовы дети… — пробормотал кто-то, когда кончились самогорючие лампы вверху, и пришлось зажигать фонари.

— Она до них была проверчена… Глянь, пыли мало не по колено.

— На рельсах нема.

— Ну, так там поезд ходил. Где, кстати, он? Не бачили?

— Может, выкрали? И нема его?

— А может, сховали так хитро?

— Пан гетман, а правда, что тут начальником ангел или архангел был?

— Был-был.

— А найдём?

— Гандхарвин служил средь начальников этой тюрьмы. Видать, и спел им про чёрный ход.

— Чорт! — ругнулось впереди громко, в душу-мать: — Завал опять какой-то. Паровоз!

— Значит, туда. Свети под ноги! Бисова детина! И вверху свети! Да что ж они труб под потолком наворотили…

…Побитько он всё-таки не уберёг. Ведь предупреждал же — осторожней! И сам атаман всю жизнь старался с краешку от шума держаться. Но ту — как бес попутал казака, не утерпел от мальчишеского азарта и кинулся в пролом, едва завидя свет. И напоролся…

— Стой, мигает! — крикнул гетман, увидев тонкий, рубиново-красный луч на пути. Кум обернулся — и задел крылом другой, лимонного цвета…

Казаки, пригнувшись, гурьбой бросились назад, ещё когда слепящие цветы взрывов только начали расцветать на трубах, внезапно обратив тьму подземелья в яркий день. Побитько ещё успел — но он бежал последним, когда из разорванных труб ударили белые лезвия дымящейся раскалённой воды. Гудящая масса расплавленного льда, плеснув, словно волна метановых океанов, сбила с ног Побитько, и нескольких хлопцев с ним, закрутила под крики боли и горящей плоти, над всем взлетела какая-то железяка от паровоза, похожая на гигантский приклад от автомата, и дважды, как в ступе, со смаком вдарила по козакам. Последний крик — и всё застыло раскалёнными кристаллами, растеряв свой напор.

Чудо, что свод не рухнул — тогда бы всем был каюк. Пока козаки крестились и горевали о погибших товарищах, удручённый Зубило повернул назад и как только радио начало ловить сигнал, сообщил:

— Комиссар, мы нашли, откуда они вышли. Приглашай сыскарей и сапёров. Да, я оставлю там хлопцев Побитько. Нет, Побитько умер. Подорвался. Так что осторожнее. И ещё — копали из твоего ведомства. Агира-гандхарвин, знаешь такого? Можешь объявлять в розыск.

Марчантар ответил:

— Поздно. Их поезд уже вычислили, минут через десять к станции подъедут. Что⁈ Уже подъехали⁈ Быстро, на позиции… — дальше неразборчиво и мимо микрофона много слов. Потом: — Извини, они уже приехали. Бери, что побыстрее, и дуй на главный вокзал второй централи. Конец связи.

Дружба-дружбой, а принцессы раздельно!

…Судя по опущенным лицам на временной взлётной площадке на крыше, принцесса оказалась ловчей, чем хлопцы Марчантара. Сиганув через люк прямо на насест, а оттуда, распахнув крылья — вниз, гетман с казаками приземлился у ног недовольного комиссара.

— Скверные дела, пан начальник?

Мог бы не спрашивать — разбросанные трупы, и двое свороченных с рельс паровозов, без слов говорили, что так он и было.

— Удрала, сука! Три снайпера её вели, ни одному в голову не пришло стрелять!

— Значит, верно, что я видел женские следы.

— Да. Она знаешь, на кого похожа?!! На ту самую принцессу… Даже не верится…

— Не может же она раздвоиться.

—