Книга Фронда - Константин Кеворкян

Под флагом «интеграции» началось грандиозное разграбление наследства СССР – промышленности, сырья, стратегических запасов. И не только Советского Союза, но и всех стран бывшего социалистического лагеря, а также союзников СССР в развивающемся мире. Грабеж обеспечил в 1990-е годы невиданное процветание западного мира, за счет присвоения чужих, почти дармовых ресурсов, которые несколько десятилетий накапливались за «железным занавесом», экономии на военных расходах, поскольку наиболее мощный противник оказался обезоружен, и обеспечил значительный рост потребления для рядовых граждан стран «золотого миллиарда». Но что же получили мы, обманутые аборигены? Чем обернулись прекраснодушные мечты либеральной интеллигенции конкретно для нас?

Видный идеолог «демократических перемен» Г. Померанц победно рапортует: «Каждый шаг к цивилизации сбрасывает с дороги миллионы люмпенов, развращенных сталинской системой и уже не способных жить ни при какой другой» (37). Вот кто мы для них – люмпены, сброшенные с магистрального пути цивилизации. Мы, интеллигенция, получили на чужом пиру похмелье, и виной тому только собственная упрямая дурость. Хотели по-хорошему, а получилось «как всегда». Собственно, изучению анатомии этого вопроса посвящена книга, к последним страницам котором мы приближаемся.

V

Парадокс состоит в том, что Советская власть сама породила своего могильщика: советскую культуру. «Советскую культуру по праву можно считать наследницей гуманизма Ренессанса, ибо она несла идею очеловечивания индивида и мира…», – пишет доктор философских наук Л. Булавка, автор книги «Феномен советской культуры», одной из немногих попыток серьезно осмыслить парадоксы отечественного сознания. «В Ренессансе объективно значимыми для будущего оказались гуманистические тенденции, – считает она. – Можно предположить, что для будущего наиболее значимы окажутся социально- и культурно-творческие интенции советского периода, а не сталинизм и Гулаг» (38).

Сравнение эпохи Возрождения и ранней эпохи Советской власти становится предметом ее глубокого исследования: «Общность советской интеллигенции и интеллигенции Возрождения… заключалась в том, что и те, и другие стали носителями передовых общественных интересов своей эпохи… Социальная природа интеллигенции такова, что в определенные периоды истории она оказывается перед достаточно жесткой альтернативой: становиться выразителем либо всеобщих, либо частных интересов. Советская история показала во всей полноте трагедийность этого выбора» (39). Далее у автора следуют традиционные рассуждения о том, что государственная политика Сталина уничтожила «светлый порыв». То есть ранняя Советская власть – это неплохо, а все прочее от лукавого, вплоть до сталинской инквизиции. Но кто восстановил государственность, в свое время разрушенную красными комиссарами – адептами мировой революции? Бесспорна здесь роль Сталина. Кто выступал от имени заказчика-государства с требованием создания общественно значимого искусства для народа? Его аппарат. И я бы не отделял «сталинский этап» от общего процесса Советского Возрождения, как нельзя отделять гениев Ренессанса от их заказчиков – подлых князьков и первосвященников-убийц.

Культура Ренессанса, если кто забыл, создавалась отнюдь не в лучшую эпоху – пылали костры инквизиции, бушевали религиозные войны, прокатывались эпидемии чумы, оспы и холеры. И был ли Ренессанс светлым временем в истории человечества еще большой вопрос. Однако – «и Ренессанс, и советская художественная культура несли в себе, хотя и по-разному, не только идею самоутверждения человеческой личности, но и самокритику ее безраздельного господства… И Ренессанс, и советская художественная культура содержат в себе принцип утверждения «земного», но не «приземленного» человека» (40). Эта культура человечна, гуманистична и, я думаю, мы вскоре заинтересованно присмотримся к её наследию. В период развала традиционных ценностей и всеобщего поиска выхода из тупика это неизбежно. И мы будем чтить эту культуру (в широком смысле этого слова), которая оказала влияние на всю нашу цивилизацию, как одно из высших проявлений пробужденного человеческого духа.

Так и культовые книги советской литературы, отражая все грани своего времени, его противоречия, навсегда останутся с образованным человеком, живущим в поле притяжения отечественной культуры. Это заставляет нас снова внимательно вчитаться в них, улавливая навсегда ушедший от нас дух эпохи. Стоит лишь взять с полки вожделенный томик.

Сегодняшняя молодежь читает меньше, и уж никак не сравнить этот уровень с читательским энтузиазмом конца прошлого века, когда в массы низринулся огромный поток «возращенной» литературы, а получившие экономическую свободу издательства и первые кооперативы лихорадочно удовлетворяли книжный дефицит. Большая тогда страна в последний раз вместе упивалась единой литературой[232], последний раз в своей истории жила общими литературными образами: достаточно вспомнить Шарикова и Швондера, затертых перестроечными публицистами до штампа. Литература и политика, как и в ХIХ веке, вновь слились в воспаленном сознании образованного слоя воедино. С похожим чудовищным эффектом.

Когда ранее сдерживаемый цензурой критический пафос того же Булгакова вдруг стал достоянием всех желающих (культовый фильм «Собачье сердце»), оказалось, что Советская власть попросту смешна: смешна в книгах, в своем запрете книг, смешна в сотворенной ею же действительности. Так оказывается, что великие писатели тоже ненавидели власть, как и современный интеллигент?! – закричал «перестроечный» гражданин. «Мастер» с нами, ура!

Но не спешите записывать Михаила Афанасьевича в свои союзники. А. Кураев: «Нет в романе («Мастер и Маргарита») положительных персонажей. А есть инерция его антисоветского чтения (выделено мной – К.К.). В поздние советские годы люди “нашего круга” считали недопустимым замечать и осуждать художественные провалы и недостатки стихов Галича или Высоцкого. Считалось недопустимым критиковать какие-то тезисы академика Сахарова. Главное – гражданская и антисоветская позиция. Она – индульгенция на все. Диссидентство булгаковского романа было очевидным для всех. Это означало, что центральные герои романа, выпавшие из советских будней или противоставшие им, обязаны восприниматься как всецело положительные. Воланд, Бегемот, Коровьев, Азазелло, Мастер, Маргарита, Иешуа могли получать оценки только в диапазоне от “как смешно!” до “как возвышенно!”. Сегодня же уже не надо пояснять, что можно быть человеком и несоветским, и не слишком совестливым». «Антисоветское чтение» оказалось умнее, глубже, нежели политическая конъюнктура – великие книги потому и великие, что говорят нам о вечных истинах.

Быстро выяснилось, что демократическое украинское общество тоже не жалует М. Булгакова, как и украинизаторы 20-х годов прошлого века. Скажем, министр культуры Украины В. Вовкун приказал изъять из библиотек всю советскую литературу, так как посчитал её «шовинистической и антиукраинской». Кроме всего прочего, в список неугодных авторов попали В. Маяковский и М. Булгаков! (42) Булгакова обвиняют в пропаганде «советчины», и запрещают его идейные наследники тех же радикальных «украинофилов» двадцатых годов!