Книга Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина

Несмотря на внешнюю курьезность многого из вышесказанного, в крахе галош и возвышении синтетической обуви закодирован глубокий семантико-семиотический смысл, имеющий как общецивилизационные, так и конкретно-исторические характеристики. Акт снимания обуви и почти насильственное обряжение в чужую в поле традиционных культур всегда носил знаковый характер. В советском же бытовом пространстве он маркировал, с одной стороны, скрытую агрессивность нового частного пространства – отдельной квартиры, в первую очередь хрущевки; с другой – излишнюю деинтимизацию предметов личного пользования (домашних тапочек).

Галоши в контексте перемен, порожденных оттепелью, утратили приоритетное положение на улицах городов, переместились в сельское, а скорее даже в садоводческое пространство как предмет, полностью лишенный эстетики и предназначенный для особо грязных работ. Однако это вовсе не означало, что резиновая обувь в целом стала сдавать свои позиции как комфортный и в какой-то степени модный элемент внешнего облика человека второй половины ХХ века. Напротив, советская резиновая промышленность наращивала темпы производства. Так, если в 1950 году в СССР выпускали обувных изделий, предохраняющих от влаги и грязи, на 417 млн рублей, то в 1967 году – на 687196. Дизайнеры и производственники осваивали новые виды обуви. В 1961 году появились «баскетбольные ботинки с эластичной стелькой из микропористой резины на текстиле», более известные как кеды197. Еще в конце 1950‐х в СССР начали поставлять текстильные ботинки на резиновой подошве, сделанные в Китае. Они оказались очень востребованным товаром, использовались не только для спортивных занятий, но и как туристическая обувь. В 1966 году на экраны страны вышел документальный фильм режиссера Игоря Бессарабова «Возьмите нас с собой, туристы». Музыкальным фоном короткометражки была песня «Кеды» композитора Александра Флярковского на слова поэта Леонида Дербенева. Это был гимн уже советским изделиям из резины и текстиля:

В кедах можно вслед за песенкой шагать По асфальту, по траве, среди болот, В кедах можно даже по небу летать, Если к ним еще добавить вертолет. По всей земле пройти мне в кедах хочется, Увидеть лично то, что, то, что вдалеке. А ты пиши мне письма мелким почерком, Поскольку места мало в рюкзаке.

Однако самым значительным достижением советских обувщиков стало массовое изготовление цельнорезиновой обуви, которая надевалась непосредственно на ноги. Это были разного вида сапоги и утепленные боты. Их производство осуществлялось благодаря научно-техническому прогрессу – вулканизированной резине придавали нужное очертание в специальных пресс-формах. По сравнению с клеевой формованная обувь не лакировалась отдельно, но была более устойчивой к износу, резиновая облицовка прочнее скреплялась с подкладкой. Полимерные материалы – бренд хрущевских оттепельных преобразований – облегчали переход к формовке резины.

Осенью 1969 года в Москве состоялась международная выставка «Обувь-69». Сохранившийся каталог поражает великолепием именно резиновой обуви советских производителей. Продукция «Красного треугольника» и «Красного богатыря» демонстрировала стремление производственников «к внешневидовому сближению кожаной и резиновой обуви (силуэт, форма каблука, создание фактуры резин, имитирующих кожи, и т. д.)»198. Непромокающие сапоги для женщин и детей выпускались в разных цветовых решениях: коричневые, белые, зеленые, красные, что было совершенно непривычно для советского потребителя, воспитанного на черных галошах с малиновой подкладкой. Совершенствовались и пресловутые ботинки «прощай, молодость». Как писали советские дизайнеры в каталоге выставки «Обувь-69», для верха резиново-текстильной обуви теперь применяются «фактурные текстильные материалы, вельвет в крупный и мелкий рубчик»199. Трудно сказать, доходило ли все это резиновое и резиново-текстильное великолепие до рядового потребителя в достаточных количествах, но сталинские штампованные грубые галоши к концу оттепели превратились в реальный анахронизм. Под воздействием научно-технического прогресса происходило технологическое и стилистическое преображение резиновой обуви, менялись ее модный статус и утилитарная ценность.

Дикари

Одежда как гарантия приватности досуга

О толковании в русском языке слова «дикарь» («дикари») можно узнать даже из составленного в середине XIX века словаря Даля. Прилагательное «дикий» означает «в природном виде состоящий, не обработанный человеком, невозделанный, природный; необразованный; неручной; необузданный, свирепый; суровый; застенчивый, чуждающийся людей…». А существительное «дикарь» уже при жизни Даля часто использовалось в переносном смысле: «Он живет дикарем, почти затворником, не выходит в люди, чуждается их…»200 В советском лингво-бытовом пространстве получило специфическое применение иносказательное содержание давно устоявшейся лексической единицы «дикарь». Именно потому филологи относят это понятие к новообразованиям 1960‐х годов: «Дикарь. О том, кто отдыхает, путешествует без путевки, неорганизованно, в частном порядке»201. Формулировка «в частном порядке» характеризует ощутимое наличие элементов приватности в структуре и содержании досуга советских людей, что не слишком соответствовало коммунистическим воззрениям.

В контексте раннебольшевистского дискурса досуг рассматривался как некое организованное мероприятие ради оздоровления в первую очередь «социально ценных» индивидуумов. Неудивительно, что дома отдыха и санатории, появившиеся в России после 1917 года, в первую очередь предназначались для рабочих и членов партии коммунистов. Первое такое учреждение начало функционировать в Петрограде в октябре 1919 года. Газета «Петроградская правда» писала: «Открытие домов отдыха – начало создания новых условий жизни для трудящихся. Это первый камень того грандиозного здания, где со всеми удобствами будут отдыхать те, кто заслужил отдых»202. На знаменитом еще в царской России Сестрорецком курорте в окрестностях Петербурга, судя по дневнику Корнея Чуковского, летом 1924 года одновременно отдыхало по 500 рабочих: «…для них оборудованы ванны, прекрасная столовая (шесть раз в день – лучшая еда), порядок идеальный, повсюду в саду ящики „для окурков“»203. В 1925 году одна из отдыхающих в Сестрорецке делилась впечатлениями в письме родственникам в Ташкент: «Не успела выйти из больницы, как мне уже больница приготовила место в Сестрорецком курорте. Находимся в сосновом лесу, воздух замечательный, кормят пять раз в день, питание шикарное, лечение по всем специальностям. Получаю уколы мышьяка, пью „Ессентуки“, словом, попала в рай земной на полтора месяца»204. Санатории и дома отдыха для рабочих функционировали и на юге – в Крыму, на Кавказе. Но туда в 1920‐х годах рядовые пролетарии ездили нечасто. На заседании фабричного комитета одной из ленинградских фабрик в мае 1926 года отмечалось, что на южные курорты – в Ялту, Форос, Сочи, Гагры, Кисловодск – предприятие могло приобрести всего одну путевку на весь летний сезон205.