Книга Внезапно в дверь стучат - Этгар Керет

— Если тебе все-таки что-нибудь понадобится, — сказал он, когда она уходила, — звони. Я обещаю не впаривать тебе страховку.

Она улыбнулась и кивнула. Оба знали, что она не позвонит.

Когда он шел с кладбища, ему дозвонилась жена. Просила вместо нее забрать дочку с кружка, и Ошри сразу согласился, а когда она спросила, где он, соврал, что сейчас в Рамат-А-Шароне, на встрече с клиентом. Он сам себе не мог объяснить, почему соврал. Не из-за прикосновения, которое все еще чувствовал на плече. И не из-за того, что безо всякой причины пошел на поминки. Если по-честному, он просто боялся, что она сообразит, как сильно он благодарен этому парню, Нати, который, видимо, был не менее умным, успешным и любящим, чем Ошри, но все-таки решил сказать: «Нах» — и выпрыгнуть из окна. Когда он забрал Мейталь после кружка и она гордо продемонстрировала ему самостоятельно собранную разноцветную модель самолета, он громко восхитился и спросил, когда она собирается полететь на этом самолете к небесам.

— Никогда, — дочь пронзила его презрительным взглядом. — Это же просто модель.

А Ошри смущенно кивнул и сказал, что она очень мудрая девочка.

Сладких снов

С того самого несчастного случая они с женой гораздо меньше занимались сексом. Они никогда об этом не говорили, но он чувствовал, что и ей нормально. Как будто она так радовалась его возвращению, что подробности неважны. Если же они и спали вместе, это было приятно. Не менее приятно, чем раньше, только вот его жизнь теперь представала перед ним в новой перспективе. В перспективе, где существует другой мир, и чтобы попасть в него, нужно, чтобы кто-нибудь упал на тебя с высокого этажа; в перспективе, которая словно бы делала мелким все вокруг. Не только секс, но и его любовь к жене, его любовь к девочке, всё.

Наяву он не помнил, каков он — мир комы, и не смог бы описать, если бы попытался. Он пробовал лишь однажды, когда сидел со слепой женщиной над полисом страхования жизни. Непонятно, почему он решил, что именно она его поймет, и в любом случае после трех фраз ему стало ясно, что он просто пугает ее, и он замолчал. Но во сне он туда возвращался. И эти сны, сны о коме, возникали все чаще и чаще. Он чувствовал, что впадает в настоящую зависимость от них. По вечерам, задолго до того, как лечь в постель, он начинал дрожать от предвкушения, как беженец, что после долгих лет на чужбине садится в самолет домой. Смешно, но иногда от возбуждения он не мог заснуть и лежал в постели, замерзший, рядом со спящей женой и успокаивал себя всякими глупостями. Например, мастурбацией. С той самой встречи на кладбище он всегда во время мастурбации думал о Мааян и о том, как она дотронулась до его плеча. И не потому, что она была красивой. И не то чтобы она не была красивой. Она обладала эдакой хрупкой красотой, красотой, источник которой — юность, красотой с коротким, очень коротким сроком годности. У его жены тоже когда-то была такая красота, много лет назад, когда они познакомились. Но он думал о Мааян не из-за этого, а из-за ее связи с человеком, который помог ему попасть в мир цвета и тишины, и, мастурбируя на нее, он словно бы мастурбировал на этот мир, который внезапно благодаря ей принимал форму женщины.

И все это время полисы разлетались с головокружительной скоростью. Он работал все лучше и лучше. Теперь, добиваясь сделки, он нередко обнаруживал, что плачет. Слезы возникали из ниоткуда. В результате встречи укорачивались. Ошри плакал, извинялся, а клиенты немедленно говорили, что все в порядке, и подписывали. От этих слез он чувствовал себя немного жуликом, хоть они и были самыми искренними слезами на свете.

Пробка на шоссе Геа

В один прекрасный уик-энд, возвращаясь с дочкой из киббуца, от родителей жены, они проехали мимо двух смятых в гармошку машин. Те, кто ехал впереди, притормаживали, чтобы рассмотреть аварию, и жена сказала, что это отвратительно и что так себя ведут только в Израиле. Спавшая на заднем сиденье дочка проснулась от сирены скорой помощи, прижалась лицом к стеклу и стала смотреть, как укладывают на носилки залитого кровью человека без сознания. Она спросила, куда его повезут, и Ошри сказал, что его повезут в хорошее место. Туда, где есть цвета, запахи и вкусы, которые и представить себе невозможно. Он рассказал ей об этом месте, о том, как твое тело там не имеет веса, и о том, что, поскольку ты ничего не хочешь, все просто сбывается само. Там нет никаких страхов, и даже боль, если ей случается возникнуть, не терзает тебя, а оказывается просто еще одним ощущением, и за возможность его испытывать ты благодарен. Он все говорил и говорил, пока не перехватил возмущенный взгляд жены. По радио сообщили о пробке на шоссе Геа, он снова глянул в зеркало и увидел, что Мейталь улыбается и, прощаясь, машет человеку на носилках.

Илан

Моя девушка, когда кончает, кричит «Илан». Не один раз, а дофига. «Илан-Илан-Илан-Илан-Илан!» Это совершенно окей, потому что меня и правда зовут Илан. Но иногда мне хочется, чтоб она что-нибудь другое сказала. Неважно что. «Любимый». «Порви меня». «Перестань, я больше не могу». Даже просто «мама». Что-нибудь другое, связанное с ситуацией. Что-нибудь, способное передать более конкретную эмоцию.

Моя девушка учится в колледже на юриста. Хотела в университет, но ее не взяли. Она собирается заниматься договорным правом. Есть такая вещь — юрист, который занимается только договорами. Не встречается с людьми, не ходит в суд, только сидит целыми днями и всматривается в строчки на бумаге, как будто весь мир ими ограничен. Когда я снимал квартиру, она пришла со мной и в мгновение ока поняла, что хозяин пытается надуть нас в каком-то пункте договора. Я бы в жизни не обратил внимания, а она его раскусила за секунду. Ум у нее острый, как японский нож, у моей девушки. А как она кончает. В жизни я такого не видел. Летит во все стороны, дичает прямо. Как будто ее током бьют. И такие у нее спазмы начинаются, в лице, в шее, в ступнях. Словно все ее тело пытается сказать «спасибо» и не знает как.

Однажды я спросил ее, что она говорила, когда кончала с другими мужчинами, до меня. А она посмотрела на меня с удивлением и сказала, что со всеми она, когда кончала, говорила «Илан». Только «Илан». Я уперся и стал расспрашивать, что она говорила с теми, кого не звали Илан, а она задумалась на секунду и сказала, что никогда не трахалась ни с кем, кого бы не звали Илан. С двадцатью восемью мужчинами она была, включая меня, и всех их, как подумаешь, звали Илан. Сказав это, она замолчала.

— Нехреновенькое совпадение, — буркнул я. — Или ты их просто так отбираешь, своих Иланов.

— Может быть, — задумчиво сказала она, — может быть.

С того дня я стал обращать больше внимания на окружавших меня Иланов: этого, который из банка; бухгалтера; того, который всегда сидит в нашем кафе и просит оставить ему спортивный раздел газеты. Я ничего не делал с этими знаниями, просто мысленно ставил пометку: «Илан + Илан + Илан». Потому что в глубине души я знал, что когда дела пойдут под откос — если пойдут под откос, — причиной окажется один из них. Странно, я так много рассказал вам о моей девушке и даже не сказал, как ее зовут. Как будто это вообще не имеет значения. А и правда не имеет. Разбуди вы меня среди ночи, что я вспомнил бы о ней в первую очередь? Этот ее полуизумленный взгляд, когда она вот-вот заплачет; ее задница; прелестная привычка говорить, как маленькая девочка: «Я хотела тебе что-то рассказать» — прежде чем поделиться тем, что взаправду ее взволновало. Она прелесть, моя девушка, просто прелесть. Но иногда я сомневаюсь, что эта история хорошо кончится.