Книга Слезы Черной речки - Владимир Топилин

Андрей не знал, смеяться или плакать. По тому, как быстро Леха пришел в себя, можно было догадаться, что удар копытом был слабым.

— Говорил тебе — никогда не дергай коня за хвост! Что, лень спросить нож? — с укором внушал Андрей незадачливому товарищу запоздалые уроки таежной жизни и аккуратно вырезал острым лезвием ножа несколько волосков из хвоста лошади.

Забыв про боль, Леха взял прозрачные жилки, связал их хитрым узлом и, попробовав снасть на прочность, удовлетворенно улыбнулся. Теперь оставалось только подвязать мушку и попробовать свое хитросплетенное орудие лова в прозрачных водах Калпы или Балахтисона.

Первый заброс мухи в Калпу принес обжигающую душу удачу. Не успела обманка коснуться воды, как вокруг нее закипела вода. Из глубины реки к мушке бросился блестящий косячок хариусов. После резкого рывка на конце бело-грязного волоса живым серебром затрепыхался пойманный хищник. Леха, окрыленный удачей, закинул снасть в живую струю таежной реки, и опять ответом был пойманный хариус. Счастливый рыбак кидал и кидал добычу на каменную косу.

Пять, семь, десять, пятнадцать, двадцать! Не прошло и пяти минут, а за спиной удачливого рыболова уже лежало столько рыбы, что ею можно было накормить бригаду- золотарей. Но Леха, как будто не замечая этого, в азарте ловил и ловил из глубины щедрой реки дары природы.

От зимовья к реке подошел Андрей:

— Леха, остановись, хватит! Зачем нам так много рыбы? Не съедим — придется выбрасывать. Не губи добро!

— Еще разок в Балахтисон брошу — и все. Надо же попробовать мой новый крючок!

Андрей согласно промолчал и, нагнувшись, стал собирать в котелок пойманных хариусов.

А Леха сунул руку во внутренний карман походной куртки и вытащил небольшую холщовую тряпку, в которой вместе с мушками лежал большой самокованый крючок, предназначенный для более крупной рыбы. Этот крючок Леха сделал сам. Купив в приисковом магазинчике большую портняжную булавку, он кропотливо нагревал, загибал и вытачивая жало на высокопрочной игле, пока его изобретение не приняло нужную форму. Процесс изготовления крючка занял два дня, и теперь, с Лехиной точки зрения, крючок сравнивался разве что с золотым самородком, отрытым дедом Беловым еще в начале века. Лехе казалось, что теперь он поймает самого большого ленка или царя таежных сибирских рек — коварного тайменя.

Улыбнувшись и осторожно подцепив крючок к конской жилке, он заспешил к большой реке.

Балахтисон в слиянии с Калпой был в несколько раз больше, шире и глубоководнее своего притока. Не всякая рыболовная снасть достанет до середины реки. Перейти реку вброд можно только лишь в августе или в сентябре, когда уровень воды падает до критической отметки. Можно и в конце июня перебраться на противоположный берег, но это будет стоить мокрых штанов и рубахи. Вода в реке имеет постоянную температуру, но для Лехи плюс семь — не проблема. Стараясь обрыбачить заманчивую противоположную сторону реки, где несколько внушительных валунов создали благоприятное улово для отстоя рыбы, он остановился для решения еще одной, совсем маленькой проблемы.

Все дело в том, что, как бы ни был хорош самокованый крючок, без наживки на него никто клевать не будет, как человек не будет пихать в рот ложку, в которой нет каши.

Остановившись на берегу. Леха задрал свою рубаху и оголил белоснежное пузо. Не обращая никакого внимания на мгновенно прилепившихся комаров и мошек, он терпеливо ждал более крупную добычу. Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд появился большой паут — овод, который уселся на живой аэродром в надежде попить Лехиной кровушки. Однако ладонь парня ловко превратила таежного паразита в приманку для рыбы. Насаживая на крючок паута, Леха посмотрел ему на глаза и с удовольствием отметил:

— Зеленые. Июль будет жарким, солнечным. Покосы отойдут хорошо. Сено будет зеленым...

Холодная вода обожгла ноги выше колена. Не обращая внимания на обжигающие струи, он кинул снасть в заветный омут. Точно заброшенный крючок быстро побежал по поверхности воды и, обогнув один из бурлящих камней, завис над затишьем, где, по мнению опытного рыболова, должен был стоять самый большой во всем Балахтисоне таймень. Вопреки всем ожиданиям, из глубины реки никто не выскочил, как будто там никого не было. Второй заброс тоже не привел к должному успеху, что очень удивило и озадачило Леху. Он кидал снасть еще и еще, пока не добился своего. Из-под камня метнулась черная тень, которая молниеносно схватила предлагаемое «блюдо». Жидкое удилище изогнулось в коромысло и потянуло за собой растерявшегося рыболова. Волосяная леска натянулась гитарной струной, заметалась из стороны в сторону, зазвенела, разрезая напор быстрой воды.

Чувствуя силу попавшейся рыбины, Леха едва сдерживал руками мечущееся удилише. В какое-то мгновение, пытаясь оторваться от крепко схватившего жала, над поверхностью воды взлетела стремительная торпеда. Таймень!

Черный, под цвет дна, как обгорелое кедровое полено, невероятно большой — метр, не менее, — он взлетел над водой и, взметая в воздух фонтаны брызг, вновь упал в родную стихию. Конский волос перископом подводной лодки разрезал поверхность реки.

«Не давай слабины! Пусть он устанет, ослабнет. А вытягивать надо на косу...» — едва пересиливая волнение, стараясь быть хладнокровным, сам себе говорил Леха.

Таймень успокоился и, как бы чувствуя безысходность своего положения, медленно пошел под ноги человеку. Но тут под ноги уже торжествующему победу рыболову попался гладкий, обмытый течением реки камень. Леха поскользнулся и, не удержав равновесия, упал в воду. Дернувшееся удилище, с резким свистом описав полукруг, улетело далеко за спину. Из воды выскочил сорвавшийся таймень, прощально взмахнул растопыренными плавниками и громко ударил по воде хвостом.

Не веря в происшедшее, Леха торопливо вскочил на ноги и уставился на игривые волны реки, поглотившие самую большую в его жизни добычу. Это походило на стремительный полет улетающей синей птицы, только что случайно выпущенной из озябших ладоней. Может быть, это было самое большое разочарование за его восемнадцать лет. Увидев на конце лески нечто неопределенное, он поднял удочку и поймал рукой конский волос. На его конце болтался разогнутый крючок.

Леха замер, внимательно рассматривая свой непростительный брак, из-за которого случилось то, что он ожидал менее всего. Выражая всю ярость и негодование на самого себя, он стал хлестать удилищем по бугристой поверхности размеренно текущего Балахтисона. Парню казалось, что сейчас над ним хохочет вся тайга. В разорвавшемся на части сердце неудачника рыболова вспыхнул негасимый пожар обиды. Но ни протяжный волчий вой, рвавшийся из глубины души, ни топот босых ног по каменистой отмели, ни противный скрежет зубов не могли вернуть прошедшей минуты отвернувшегося счастья.

Между тем у зимовья происходили некоторые перемены. Леха увидел, что у коновязей стоят чужие лошади, а у костра суетятся незнакомые люди.

Впрочем, одного из них он узнал. Сашка Могильников, или просто Могила, был одним из многочисленных коноводов, развозивших продукты по золотым приискам. Трое других, приодетых в хорошую одежду и яловые сапоги, больше походили на городских интеллигентов, чем на простых работяг-старателей.