Книга Кристалл Авроры - Анна Берсенева

– Но почему? – Он не понимал ее логику, это уязвляло его. – Что дает вам основание полагать, будто вы потеряете работу?

– Нас слишком много. – Донка пожала плечами. – Вы себе не представляете, что творится на актерской бирже. Там столпотворение, а люди сплошь одаренные, просто блестящие. В приличные театры не попасть, да что там в театры, даже в приличные рестораны не устроиться выступать. Только пивная эстрада остается, да и на ней конкуренция, потому порядки очень жестки.

– Но ведь заведений вроде этого «Франжипана» в Москве многие сотни! – воскликнул Леонид.

Он не мог представить, чтобы такая актриса, как она, должна была страдать от конкуренции, ее превосходство над заурядностью казалось ему слишком очевидным. Наверное, недоумение и возмущение явственно выразились на его лице, потому что Донка сказала:

– Таких, как я, тоже много, Леонид Федорович. Гораздо больше, чем пивных. И всем нам приходится ходить по струнке, иначе любого из нас просто вышвырнут вон с волчьим билетом. – Тут ее глаза сузились, и она жестко проговорила: – Нам не приходится спорить с такими, как Жох.

– Как кто?.. – не понял Леонид.

– Жох, – повторила она. – Тот, что подарил мне эти треклятые розы.

– И что же за великая птица этот Жох? – пожал плечами Гербольд.

– Вы зря так скептичны. Он хозяин этого заведения. И не только этого. И то, что он преподнес букет… У нас это считается твердым признаком того, что я… В общем, я не должна была его принимать. Но я… растерялась.

В ее голосе действительно послышалась нотка растерянности, а в глазах промелькнуло что-то такое жалкое, что у Леонида сжалось сердце.

Кажется, Донка и сама поняла, что ее растерянность стала очевидна, и рассердилась на себя за это. Она резко поднялась со стула, подошла к окну, отодвинула край занавески и, отвернувшись от Леонида, стала смотреть на улицу.

– Послушайте, – сказал Леонид уже совершенно ровным голосом; он умел контролировать свои эмоции. – Я полагаю все это каким-то надуманным ритуалом. Актерам всегда дарят цветы, это не означает ровно ничего, кроме восхищения талантом.

– Прежде было так, – кивнула она. – Но теперь переменилось. Вы забыли, как женщины вынуждены были отдаваться за кусок хлеба, притом буквально за кусок?

Ее лицо исказила при этих словах такая болезненная гримаса, что всю ее красоту словно тряпкой стерли.

– Это кончено навсегда, – твердо сказал Леонид. – Гражданская война кончена, голод и унижение вместе с нею.

– Вы взрослый человек, а говорите как наивный ребенок.

Донка резко задернула занавеску и пошла к двери.

– Постойте!

Леонид сделал шаг ей наперерез и тут же устыдился этого. Но Донка не обратила внимания ни на его жест, ни тем более на стыд. Если бы он вздумал взять ее за руку сейчас, как недавно на улице, она, пожалуй, дала бы ему пощечину, это он понял по тому, как сверкали теперь ее глаза.

– Позвольте мне проводить вас… – Он устыдился своих заискивающих интонаций. – Хотя бы взять вам извозчика.

– Я сама в состоянии это сделать.

Как только из прихожей донесся стук закрывающейся входной двери, Леонид выскочил из комнаты. Спускаясь по лестнице, он услышал, как хлопнула дверь парадного, а в ту минуту, когда выбежал на улицу, увидел отъезжающего от тротуара извозчика.

Рациональный его разум говорил, что невозможно влюбиться с первого взгляда, с ним этого не случалось никогда, и сейчас он не мог назвать любовью то, что чувствовал, глядя вслед уезжающей Донке. Но что означало смятение, охватившее его, как только она исчезла в темноте? Он не знал.

Глава 10

– Ну как тебе? – По всему виду Антона было понятно, что он уверен в Нэлином ответе. – По-моему, получилось.

Зачем лишать его радости, не высказав одобрение или даже восхищение? Возвышающееся перед ними здание поблескивало стеклом и сталью, гармония всех его линий была понятна даже неискушенному человеку. Себя Нэла как раз не считала искушенной в конструктивизме, и это лишь подтверждало ее уверенность в том, что Антон позвал ее в Москву не из производственной необходимости. После месяца, прошедшего с ее приезда, глупо было бы делать вид, будто она этого не понимает.

Это был месяц осторожный и страстный – сочетание странное, но в их случае явное, во всяком случае для Нэлы. Да и Антон, наверное, именно так назвал бы то, что происходило между ними, если бы умел или хотел искать названия для подобных неуловимостей. Страсть друг к другу была несомненной, но не соединяла их; это Нэла понимала, но причину этого понять не могла. Возможно, дело в возрасте: страсть еще является необходимым, но уже не является достаточным, как в юности, скрепляющим веществом.

А возможно, в чем-то совсем другом дело. Это неясное другое и вызывало осторожность, а почему, Нэле непонятно было тоже.

– Получилось, – кивнула она. – Даже удивительно.

– Что удивительного? – обиделся Антон.

– Что это всего лишь третий ваш проект.

– А!.. Ну я же тебе говорил, ребята талантливые.

В талантливости его архитекторов Нэла успела убедиться сама. Ей не раз случалось писать об архитектуре, но не научные статьи, а лишь эссе вроде тех, которые вошли в альбом о палладианских виллах, поэтому она не считала себя экспертом, но различить талантливость людей по тем чертам, которые являются приметами таланта вообще, любого, вне зависимости от профессии, умела.

В бюро на Лужнецкой набережной она приходила каждый день, и все-таки с некоторой неловкостью. Антон представил ее всем как новую пиарщицу, но Нэла понимала, что он назвал ее так лишь потому, что надо же было как-то объяснить ее присутствие. Его полуложь вызывала у нее неловкость, но зато этот наскоро выдуманный статус позволял ей расспрашивать сотрудников бюро «Дайнхаус», вникая во все, что они делали.

Способ составить себе самое полное представление о любой деятельности, связанной с искусством, был ею освоен еще в те годы, когда она только начала работать корреспондентом телеканала «Арте». И если даже тогда ей удавалось разбираться в том, как функционируют большие реставрационные мастерские, музеи и театры, то странно было бы не разобраться в этом теперь по отношению к маленькому архитектурному бюро.

Они быстро поняла, что Сергей, Феликс и Николай, которым Антон с самого начала предложил у него работать, люди незаурядные. Их способность к неожиданным и необычным решениям основывалась на знании того, что давно уже стало как раз-таки обычным, общепринятым, и стало не по чьему-то случайному решению, а в результате отбора, неторопливо и тонко сделанного самой жизнью. В этом состоял талант и в этом состояло образование; то и другое у них было.

Нэле нравилось рассматривать вместе с ними эскизы уже осуществляемых и едва задуманных проектов, нравилось слушать и спрашивать, нравилось чувствовать при этом в каждом из них интерес ко всему, что они делают вместе.