Книга Орлы императрицы - Лев Полушкин

Записки Бретейля о Григории Орлове являют собой пример субъективной оценки, предвзятого отношения к образу этого человека. Вот мнение о нем другого иностранца, который, видимо, лучше понимал русский язык: «Чем больше я слежу за Орловым, тем более я убеждаюсь, что у него не достает только звания императора… Его непринужденность в обращении с императрицей поражает всех, и, по словам русских, такого явления не было ни в одной стране, со времени основания монархии. Он стоит выше всякого этикета и позволяет себе по отношению к своей государыне такие вольности, которые не могла бы допустить в высшем обществе ни одна уважающая себя женщина со стороны своего возлюбленного».

Личность Екатерины II, ее внешность

Будучи великой княгиней, Екатерина, понимавшая необходимость знания жизни той страны, в которой ей предстояло быть императрицей, все свободное время (а его было предостаточно) проводила за чтением и изучением языка, вероисповедания и обрядов и обычаев русского народа, интересовалась также сочинениями философов, писателей, драматургов, В этом она являла собой полную противоположность наследнику русского престола, голштинскому принцу, мужу своему, вынужденному принять православие под именем Петра Федоровича, но продолжавшему преклоняться перед прусским королем Фридрихом II и пренебрегать законами православной церкви, что предопределило в дальнейшем недовольство им русского народа.

Екатерина Алексеевна, обладая умом и взвешенным отношением к окружающей обстановке, очень скоро поняла, что Петр Федорович не способен управлять Россией и рано или поздно приведет страну к разрухе или погибнет сам. Она постоянно ощущала ничтожество наследника и готовила себя к роли императрицы всероссийской; как признавалась она после свершения переворота, ей «предстояло или погибнуть вместе с полоумным, или спастись с толпой, желавшей от него избавиться».

Впоследствии в делах государственных она проявила себя мудрой, внимательной правительницей, за что получила при жизни имя Екатерины Великой. Ею восхищались государственные мужи многих стран, философы и деятели культуры. Придворные, составлявшие ее окружение, неизменно отмечали тактичность, способность располагать к себе, умение вести разговор с самыми разными людьми.

Внешность 25-летней Екатерины незадолго до ее знакомства с Г. Орловым описал С. Понятовский. «Оправляясь от первых родов (наследника Павла. — Л.П.), она расцвела так, как об этом может только мечтать женщина, наделенная от природы красотой. Черные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза на выкате, много говорившие, очень длинные черные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы; средний рост — скорее, высокий, чем низкий, походка на редкость легкая и, в то же время, исполненная величайшего благородства, приятный тембр голоса, смех, столь же веселый, сколь и нрав се, позволяющий ей с легкостью переходить от самых резвых, по-детски беззаботных игр к делам государственной важности» [47, 104].

Влюбленный Понятовский преувеличивает внешние достоинства Екатерины, она была не столько красива, сколько обаятельна. Почти все знавшие ее люди сходятся во мнении, что она была умна, остроумна, обладала редкой способностью выводить людей из щекотливых положений. В государственных делах проявляла необходимую твердость, сохраняя при этом доброе отношение к людям, в том числе и простым.

Обходительность и необыкновенная тактичность императрицы в отношении к старым, заслуженным вельможам также известна. Например, в 1769 г., когда началась война с турками, Екатерина, памятуя о подвигах П. С. Салтыкова (1698–1772) в Семилетней войне против Фридриха II, осознавая моральную необходимость не оставить его забытым в таком важном деле и в тоже время учитывая его семидесятилетний возраст, писала: «Если б я турок боялась, так мой выбор пал бы неизменно на лаврами покрытого фельдмаршала Салтыкова, но в рассуждении великих беспокойств сей войны я рассудила от обременения поберечь лета сего знаменитого воина, без того довольно имеющего славы». Бывший в это время московским градоначальником фельдмаршал не предполагал, что через пару лет предстоит жестокая проверка его достоинств в войне без пушек и сабель с не менее опасным врагом — чумой.

На измышления иностранцев, представлявших русских в неприглядном виде, Екатерина отвечала: «Нет народа, о котором было бы выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как о народе русском. Однако же, если бы взяли на себя труд рассматривать вещи добросовестно и беспристрастно и сравнивать их философским взглядом с тем, что мы видим в остальном человеческом роде, то увидели бы, что он стоит приблизительно в уровень с остальными народами Европы, и что лишь предубеждение и предрассудок могут ставить его на другую степень. Надеюсь доказать то, что я утверждаю. Все те, кто писал о России, были иностранцы, которые, по незнанию языка и страны, говорили скорее то, что им казалось, чем то, что они действительно видели. Немецкие писатели, например, исполненные предубежденности в пользу своей страны, искали в русских немцев; не находя их, сердились: все было дурно. Русским было непростительно быть русскими…

Я имею честь быть русской, я этим горжусь, я буду защищать мою Родину и языком, и пером, и мечом — пока у меня хватит жизни…».

Пожалуй, образ Екатерины как человека наиболее наглядно раскрывается в эпизодах, взятых из жизни.

Адмирал В. Я. Чичагов после блистательных побед находившегося под его командованием русского флота над шведским был приглашен Екатериной во дворец. Знавшие его придворные предупредили государыню о том, что Василий Яковлевич почти не бывал прежде в светском обществе и в разговоре нередко допускает весьма неприличные для уха выражения, способные расстроить императрицу. Тем не менее старика вызвали, и, когда он предстал пред светлые очи, государыня усадила его напротив себя в кабинете, вежливо предложив рассказать об одержанных победах.

Адмирал поначалу оробел, но постепенно входил в роль, все более распалялся воспоминаниями и, наконец, забыл где находится. Дойдя до рассказа о бегстве неприятельского флота, адмирал уже размахивал руками и, переходя на крик, употреблял слова, достойные самого «подлого» люда.

Вдруг он опомнился, пришел в ужас и повалился государыне в ноги, умоляя простить.

«Ничего, Василий Яковлевич, — как ни в чем не бывало сказала Екатерина, — продолжайте, я ваших морских терминов не разумею». Старик принял ее слова за чистую монету и, ободренный на прощание государыней, спокойно удалился.

В другой раз Екатерина обратилась к одному из генералов: «Никак не могу понять, какая разница между пушкой и единорогом». Служака ответствовал: «Разница большая, Ваше Величество, вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе». «А, теперь понимаю» — улыбнулась государыня.

В эрмитажных «собраниях» (на балах и ужинах в императорском дворце) одно время было заведено правило: уличенный при разговоре во лжи человек должен был опустить в специально для штрафов приготовленный ящик 10 копеек. Казначеем назначили ставшего впоследствии государственным канцлером А. Безбородко, в обязанности которого было вменено собранные «лживые» деньги раздавать беднякам.