Книга Норманны - Русы Севера - Юрий Петухов

Отдаленность средиземноморских островов от Скандинавии нас не должна смущать. Ведь и норманны в своем безудержном движении ринулись не только на ближайшие области, но и в то же Средиземное море, завоевывая Сицилию, Корсику, берега Испании, Италии, Малой Азии… Это движение было неслучайным. Память предков вела их по проторенным путям…

Каким образом русы-бореалы 4–2 тысячелетий до н. э. преодолевали морские пространства, нам неизвестно. Но они их преодолевали. По всей видимости, в условиях каботажного, то есть прибрежного, плавания. Вполне возможно, что они пускались в путешествия под давлением надвигающихся с Ближнего Востока, Малой Азии, Балкан русов-индоевропейцев, не признавая тех за родственные роды или считая собратьев неприемлемыми «обновленцами-реформаторами». Скорее всего, русы-мегалитники продвигались по побережьям, лишь в крайних случаях садясь в лодки-ладьи для переправ, обплытия мысов, непроходимых берегов. То, что они использовали ладьи, подтверждается фактом их расселения из Бретани (север нынешней Франции) по рекам Сене, Уазе и Марне. Даже сама общность этих переселенцев обозначается как археологическая культура СУМ (Сена-Уаза-Марна). Интересно, что и этимология данных рек уходит в эпоху пребывания там русов. Сена — это производная от очень древнего русского «сено, сенная», то есть густо поросшая по берегам травами, осокой. Кстати, латинское «фенум» («сено») также исходит из русского «сено» и именно в южнорусском произношении «фено, хено» (пример имя Сима в южнорусских областях произносят сплошь и рядом как Фима и Хима). И если бы река была бы из поздней латыни, она называлась бы не Сена, а Фена. Однако мы имеем исходно-русское Сена. Марна — это Марена, Морена, Марана, то есть «мертвая» река или «несущая смерть». Уаза имеет несколько тезок в России и, в частности, в Москве — Яуза, что означает (по Фасмеру и др.) — «узел, вязать» — «связывающая река». Уаза, как правый приток Сены, связывала ее с другими реками, в том числе и с Марной-Мореной. Лингвистика и топонимика помогают археологам и историкам узнавать, кто где жил изначально. С топонимикой спорить абсолютно бессмысленно. И если на землях, скажем, нынешних Франции или Англии тысячелетиями жили русы, то об этом свидетельствуют сотни тысяч (именно сотни тысяч!) русских топонимов. В России, напротив, «французских» (искаженнолатинских) и «английских» топонимов вы никогда не найдете, потому что ни французов, ни англичан, ни их языков ни в России, ни вообще в Европе и на белом свете не то что в 4–1 тысячелетиях до н. э., но и восемьсот — девятьсот лет назад просто еще не было. А наличие (и преобладание) русской топонимики в Европе делает присутствие там русов с глубочайшей древности абсолютно строгим непререкаемым научным фактом.

Корни свои бореалы хранили тщательно и долго.

Я неспроста обратил внимание на исключительно массивные формы «лад-богинь» Мальты и Гозо. Эта массивность превышала даже гротесковую массивность палеолитических «венер-лад».

И здесь надо сказать об особенностях коренного населения этих островов, резко отличающегося от приходивших сюда на протяжении столетий греков, римлян, арабов, французов, русских, англичан… Аборигены Мальты и Гозо сохранили до наших дней невероятно тяжелый, массивный костяк, гипертрофированно широкую кость конечностей при незначительных размерах черепа. Это просто бросается в глаза, когда коленная чашечка по размерам превышает объем головы, а локоть приближается к этому объему. Фактические прототипы неканонических «лад» сохранились спустя шесть тысячелетий и соседствуют с нами. Что это означает? То, что на данных островах, видимо, благодаря их недоступности в течение трех — пяти тысячелетий, сохранился тот самый реликтовый антропологический тип почти первичного гибрида Хомо сапиенс сапиенс и Хомо неандерталенсис. Ни у одного современного потомка европейского «кроманьонца», даже у людей балкано-кавказского расового типа, нет такого широкого костяка, как у коренных туземцев-мальтийцев. Те тысячелетия, когда благодаря генной мутации и расселению тонкокостного Хомо сапиенс сапиенс по всей Евразии шел процесс грациализации (утончения скелета, округления черепа, уменьшения размеров конечностей), на Мальте и Гозо сохранялся, как в заповеднике, антропологический тип если не неандертальца, то неандерталоида. Того самого неандерталоида, который производил на проторусов-кроманьонцев впечатление могучей и плодородной природной силы и с которого, собственно говоря, человек современного типа и лепил своих тучных «лад» и «венер», полных богинь плодородия, матерей-всего-сущего. В представлениях древнего человека (да и большинства нынешних) всякое крупное существо, в том числе и человек крупных форм, богатырь, есть объект повышенного уважения и даже преклонения.

Но означает ли это, что сами туземцы-неандерталоиды, ширококостные реликтовые автохтоны созидали данные гробницы-дольмены и кромлехи, насыпали курганы. Нет. Мегалитическая культура не была местной, туземной. Ее принесли с собой пришельцы, русы-бореалы.

Характерной особенностью туземцев-неандерталоидов было и остается по сей день полное равнодушие к социальному устройству, форме власти, зодчеству, творчеству и вообще к какому-либо труду. Ширококостное и могучее население безропотно принимало власть любых пришельцев (арабов, испанцев, французов, англичан…), даже если таковых была горстка, подчинялось без малейших попыток к сопротивлению. Любым производством туземцы последние две тысячи лет зафиксированной истории занимались только по принуждению пришельцев-господ. Не могли быть иными и их предки.

Абсолютно исключено, что они сами ни с того ни с сего начали обтесывать огромные валуны, переносить их, складывать в усыпальницы… Эту традицию суперэтноса принесли с собой русы-бореалы. Туземцев они могли привлекать в качестве рабочей силы.

Менгиры и дольмены были для русов и святилищами. Традиционно суперэтнос почитал предков-пращуров. Отсюда и основное имя единого и непроизносимого божества Рода — именно Род есть начало всему, все прочее вторично, все прочее создано, рождено им, Родом, и из него.

На вершинах родовых усыпальниц князей-русов стояли камни-менгиры антропоморфной или геометрической формы. Им «поклонялись». А точнее, это были знаки-символы того места, где покоятся предки-пращуры рода, то есть то место, где обитает дух самого Рода. И поклонялись, разумеется, не камню, не дереву, не идолу… поклонялись Тому, кто изначален, всепорождающ, но кто невидим, незрим и неосязаем. Камень был лишь символом, как православная икона не есть сам Бог, а лишь его обозначение, символ.

Единый и всемогущий Род, по представлениям русов, мог быть в святых местах погребений предков, в священных рощах и в священных (святых) источниках. То же самое касалось и Матери Лады, ипостаси единого Рода. Богиня плодородия, Всерожаница, как и ее дочь (и она сама одновременно), богиня Рода, обитали только внутри того бесконечно емкого мира-вселенной, которое таило в себе понятие «род». Род, как божество и как вся совокупность умерших и живых предков, был бессмертен и свят. Он в своей многоипостасности давал живущим членам рода веру в правильность их жизни, ее необходимость, в обязанность продолжать сам род и его традиции. Он давал неисчерпаемую духовную, моральную, психологическую силу каждому члену рода, каждому верящему в святость и всесилие Рода. И, как следствие, он давал каждому и всему роду в целом огромную жизненную энергию, пассионарность. Это не было чем-то субъективным. И ныне мы видим (и это подтверждает статистика), что люди, «потерявшие род», живущие в городах, разобщенные, превращаются в психически надломленных, безвольных или слабовольных одиночек, нуждающихся в поддержке психиатров, психологов и т. д., они чаще болеют, спиваются, пополняют психлечебницы, кончают жизнь самоубийством. Другие люди, не окончательно порвавшие со своим родом (в наше время пример тому кавказцы, с их кланами-тейпами, большими семьями), значительно активнее, пассионарней, имеют четкие ориентиры и практически не страдают безволием.