Книга Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен

Однако истинными носителями духа полкового единства и полковых традиций были унтер-офицеры. В полках, появившихся в правление Александра I, старшие унтер-офицеры несли службу с момента образования этих полков и до своего выхода в отставку. В старых полках имелись сильные унтер-офицерские кадры, прослужившие на одном и том же месте свыше двадцати лет. В ряде исключительных случаев, как это было в Брянском пехотном и Нарвском драгунском полках, служба каждого фельдфебеля (вахмистра), старшего и младшего унтер-офицера проходила в одном и том же полку. В российской армии проводилась четкая грань между унтер-офицерами дворянского происхождения (фельдфебелями в пехоте и вахмистрами в кавалерии) — с одной стороны, и в десятки раз более многочисленными старшими и младшими унтер-офицерами — с другой. Старшие и младшие унтер-офицеры были преимущественно выходцами из нижних сословий. Они получали унтер-офицерский чин как ветераны, зарекомендовавшие себя надежными, непьющими и умелыми служаками в мирное время и выказавшие отвагу на полях сражений. Как и основная масса рекрутов, большинство их были неграмотными.

Фельдфебели и вахмистры, напротив, в большинстве случаев владели грамотой, хотя иногда, особенно в военное время, некоторые неграмотные унтер-офицеры, проявившие отвагу и командирские способности, могли быть повышены до звания фельдфебеля или вахмистра. Многие из них были детьми священников, прежде всего дьяконов и других низших слоев церковнослужителей, выполнявших вспомогательные функции при совершении православной службы. Большая часть поповских детей владела грамотой, а поскольку в церковной иерархии не было места для каждого из них, именно они заполняли собой основную брешь в кадровом составе российской армии, становясь унтер-офицерами. Однако крупнейшим источником формирования унтер-офицерского корпуса были солдатские дети, считавшиеся наследственными членами военного сословия. В государстве для этих мальчиков имелись специальные школы, посещение которых являлось обязательным: в 1800 г. в них обучалось почти 17 тыс. воспитанников. Только в 1805 г. на службу в армию поступило 1893 солдатских сына. В школах давалось лишь начальное образование и поддерживалась суровая дисциплина, но именно здесь для армии готовились многочисленные кадры барабанщиков и других музыкантов, а также некоторое количество полковых писарей. Кроме того, школы выпускали грамотных старших унтер-офицеров, с малолетства усвоивших военную дисциплину и соответствующую систему ценностей. Как и подобает старшему унтер-офицеру старейшего полка российской армии, Федор Карнеев, в 1807 г. бывший старшим унтер-офицером Преображенского полка, являлся образцовым профессиональным солдатом: солдатский сын с 24-летним стажем службы в полку, незапятнанным послужным списком и георгиевским крестом за отвагу, проявленную на поле боя[67].

Хотя основополагающие элементы российской армии были чрезвычайно прочны, ее слабым звеном были недочеты, допущенные при проведении тактической и прочей подготовки войск в 1805 г. За исключением легкой кавалерии, по всем остальным параметрам российская армия в целом уступала французской. Основная причина этого заключалась в том, что французская армия в 1792–1805 гг. вела практически непрерывные боевые действия против вооруженных сил других великих держав. За исключением индийского и швейцарского походов 1799–1800 гг., в которых была задействована лишь малая часть ее полков, российская армия не имела сколько-нибудь сопоставимого боевого опыта. В его отсутствие военная муштра на плацу преобладала над настоящей военной подготовкой, а педантизм и безудержное рвение порой достигали абсурдных размеров. Отчасти поэтому ружья и навык ведения перестрелки у русских были хуже, чем у французов. Применение тактики массовой штыковой атаки с целью обращения в бегство французских стрелков в цепи стоило российской армии больших потерь и было неэффективным. В 1805–1806 гг. батареи российской артиллерии часто оказывались плохо прикрытыми от ружейного огня неприятельских стрелков[68].

Самые больные вопросы российской армии были связаны с координацией действий на уровне выше полкового. В 1805 г. полк являлся самой крупной тактической единицей. При Аустерлице собранные вместе в последний момент колонны российской и австрийской армий действовали гораздо менее эффективно, чем постоянные дивизии французской армии. В 1806 г. русские сформировали собственные дивизии, но согласованность их действий на поле боя все еще оставалась слабым звеном. Пришлось бы приложить очень много усилий, чтобы российская кавалерия сработала так же, как кавалерия Мюрата во время своего массированного наступления при Прёйсиш-Эйлау. И уж конечно, российская артиллерия не могла концентрироваться и маневрировать так же хорошо, как это делали батареи французского генерала А.А. Сенармона в битве под Фридландом.

Однако самое большое значение имела слабость верховного командования армии, прежде всего высшего генералитета и верховных главнокомандующих. В этом русские неизбежно уступали французам. Никто не мог сравниться с императором, одновременно являвшимся военным гением. Правда, надо отметить, что хотя успехам российской армии мешало соперничество между отдельными ее генералами, французские маршалы в отсутствие Наполеона также действовали не лучшим образом. Когда накануне Аустерлица Александр I взял из рук Кутузова бразды эффективного управления армией, это окончилось катастрофой. Жестоко поплатившись за свою инициативу, Александр в 1806–1807 гг. держался в стороне от военных действий. Это решило одну проблему, но породило другую. В отсутствие монарха верховный главнокомандующий должен был являться фигурой, способной добиваться повиновения как своим личным авторитетом, так и положением в армейской иерархии, в которой он должен был стоять определенно выше любого другого генерала. К концу 1806 г., однако, все великие полководцы екатерининской эпохи отошли в мир иной. М.И. Кутузов был лучшим из тех, кто на тот момент оставался в живых, но со времени Аустерлица он находился в немилости. Поэтому Александр назначил верховным главнокомандующим генерал-фельдмаршала М.Ф. Каменского, полагаясь на его высокий чин, опыт и относительно неплохой послужной список. Оказавшись в армии, Каменский вскоре ужаснул подчиненных своими сбивающими с толку и просто-напросто старческими выходками. Один молодой генерал, граф И.А. Ливен, накануне первых крупных сражений с французами как-то спросил: «Неужели этот сумасшедший поведет нас против Наполеона?»[69]