Книга Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева

С назначением Дибича в Главном штабе началась подготовка планов новой военной кампании. Тщательно прорабатывались все варианты действий, рассматривались предлагаемые проекты. Внимание руковод ства привлек «Проект образовния пандуров», составленный Гейсмаром. Он предлагал конкретный план по устройству шести батальонов добровольцев с распределением жалованья от командиров до рядовых[168]. План предполагал причисление пандуров к отряду, охранявшему Малую Валахию. «Проект» вызвал одобрение Николая I, и в январе 1829 г. по следовало высочайшее распоряжение: «Государь император соизволяет на сформирование при отряде генерал-адъютанта Гейсмара ополчения из некоторого числа пандуров… с тем только… что главная роль учреждения пандуров не есть содействие в наступательных наших действиях за Дунаем, но одно лишь способствование охранению края, самой Валахии». Таким образом, отвергая вовлечение Сербии в военные действия, принималось компромиссное решение по формированию добровольческих отрядов с оговоркой об их неучастии в «наступательных действиях» регулярной русской армии.

Гейсмар получил приказ приступить к формированию отряда, руководствуясь своим же «Проектом». Уже в феврале в крае насчитывалось 400 человек пандуров, шел набор отряда еще в 200 человек. Здесь же находился Милко Петрович со своими 156 сербами: «Малая часть сих сербов перешла вместе с князем Милко из Сербии, большее же число присоединилось к нему в Малой Валахии из числа сербов, в разное время здесь поселившихся»[169]. Планы командования, долгое время сопротивлявшегося самой идее создания волонтерских отрядов, простирались даже шире предложений Гейсмара. Дибич докладывал товарищу начальника Главного штаба генерал-адъютанту А. И. Чернышеву о том, что вновь составленный отряд должен насчитывать 2640 человек пеших и 264 конных добровольца, причем «продовольствие предписано производить наравне с армейскими нижними чинами, а фураж для лошадей на основании казачьх полков»[170]. Отдавались приказы о снабжении пандуров ружьями и патронами.

Обстоятельства не раз заставляли командование сожалеть об отказе от вооруженной поддержки сербов. Так, в феврале 1829 г. стало известно, что Австрия будет снабжать турецкие крепости, расположенные по Дунаю и Саве, продовольствием, доставку которого Порта возложила на сербов. В своем рапорте начальнику штаба 2-й армии П. Д. Киселеву Гейсмар сообщал, что этого можно было бы избежать, «когда бы вошло в виды правительства позволить сербам принять участие в войне против турок»[171]. Агентурные сведения свидетельствовали о том, что сербский народ оставался «всегда приверженным к России» и его можно было бы «направить… к цели нашего правительства»[172]. «В Сербии народ гласно молится за успех русского оружия», – говорилось в секретном донесении, содержавшем анализ внутриполитического состояния Османской империи. Священнослужители поддерживали в народе веру в победу, готовность «защищать обиталища свои» при условии, «ежели жители забалканских провинций снабжены будут оружием и подкреплены хотя частично российскими войсками»[173].

Иной была точка зрения сербского руководства. Несмотря на выражение полной поддержки действиям русской армии, Милош Обренович тем не менее совсем не хотел открытого присоединения к ней вооруженных соплеменников и их выступления против Турции. Недаром он занял непримиримую позицию по отношению к движению Милко Петровича, в котором видел личного соперника. Когда русское командование официально запросило Милоша о возможности практической помощи сербских войск русским подразделениям, его ответ содержал описание столь бедственного положения дел с оружием, что понять его можно было только как отказ. Российское правительство интересовалось возможностью формирования в Сербии 20-тысячного корпуса для совместных действий в Румелии, а также вооруженных отрядов для охраны сербских границ и крепостей. Это не был еще конкретный план по привлечению сербов, но лишь «прикидка» на случай неблагоприятного развития событий. Но уже на этом этапе российское правительство столкнулось с явным нежеланием сербского руководства вмешиваться в русско-турецкий конфликт. «Я себе вменю за честь и величайшее счастье, ежели в состоянии буду оказать какую-нибудь полезную услугу милостивейшему нашему покровителю», – уверял Милош, но тут же добавлял, что Сербия не в состоянии выставить нужное войско и снабдить его оружием. Он сообщал, что если обеспечить безопасность своих границ от войск боснийского и шкодринского пашей и укрепить крепости, то непосредст венно для помощи русской армии осталось бы не более 10 тысяч человек. Ни деятельность сербских осведомителей в пользу русской разведки, ни пожертвование 10 тысяч дукатов на русских раненых не могли скрыть фактического нежелания сербского князя присоединиться к военным действиям. Политика лавирования и соглашательства оставалась средством сохранения достигнутых, пока немногочисленных, уступок Порты в надежде получить большее в будущем. Турецкое господство в Сербии еще не было преодолено, русско-турецкая война еще не завершилась, и неизвестно было, какие результаты она принесет для Сербии, даже в случае желанной победы России. Все эти расчеты не мешали Милошу искренне радоваться военным успехам русской армии и с надеждой ожидать победоносного для России окончания войны.

Несмотря на то что сербская армия не принимала участия в военных действиях, сербы-добровольцы сражались в составе многочисленных волонтерских отрядов. Особое задание выполнял отряд под командованием офицера Генерального штаба И. П. Липранди. Липранди находился в придунайских областях с 1821 по 1831 г. в качестве шефа тайной русской заграничной полиции[174]. Он исполнял поручения разведывательного характера для военного ведомства и имел доступ ко многим секретным архивам и документам; к нему тянулись нити от всех тайных агентов в европейской Турции. Хорошо зная Балканы и много путешествуя, Липранди собрал богатый и разнообразный материал по истории, языкознанию, этнографии народов, населявших этот регион Османской империи. В Сербии Липранди никогда не был, но поддерживал связи с сербскими политическими деятелями, а также с Вуком Караджичем, от которого узнавал интересующие его сведения об истории и современном положении края[175].