Книга В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

А зло, которое он сотворил, осталось и после него. Веками Ираншехр оставался униженным и раздробленным. Даже Ардашир и его преемники, несмотря на то что были любимчиками Ормузда, не сумели воплотить в жизнь свое стремление «вернуть персидскому народу его разрушенную империю»63. Александра уже давно не было, но путь в некогда принадлежавшие Персии западные провинции оставался закрытым. Другая супердержава, имевшая ничуть не меньшие претензии, чем Ираншехр, заняла все земли вокруг Средиземного моря, которыми некогда правил Кир. Но эту империю построил не Александр, она не была даже греческой. Ее создали люди, пришедшие с запада, из города, называемого Римом. Прошло больше половины тысячелетия после захвата римлянами территорий, которые изначально помогли Александру приобрести вкус к новым завоеваниям: Греции и Малой Азии, Сирии и Египта. Это не могло не вызывать недовольства персов; но еще более нестерпимым был тот факт, что римляне, похоже, унаследовали аппетит Александра к расширению границ на восток. Снова и снова римские императоры – их называли цезарями – пытались пошатнуть господство Персии, а персы с успехом отражали их агрессию63.

В результате, когда Кавад стал лихорадочно искать какой-нибудь героический подвиг, который продемонстрировал бы колеблющимся подданным могущество его фарра, ему не пришлось далеко ходить. Ничто, даже полное уничтожение эфталитов, не могло бы сравниться со славой, которая обрушилась бы на него полноводным потоком, сумей он унизить цезаря. Даже мысль о правах на римские территории возносила самооценку шахиншаха до небес. Род Сасанидов захватил это право с самого начала. В 10 милях к западу от Персеполя, на скале, где находились гробницы древних царей Персии, можно было видеть великолепный портрет сына Ардашира – Шапура I, выглядевшего необычайно величественным на боевом коне. А перед ним два цезаря молят о милосердии – один опустился на колено, второй простер к царю руки. В этой картине было нечто большее, чем обычное хвастовство. Победить Рим – значит победить преемников Александра, утвердить победу добра над злом, света правды над тьмой лжи. Для такого царя, как Кавад, откровенного еретика, такая возможность представлялась чрезвычайно заманчивой. Невозможно придумать лучшего способа продемонстрировать подозрительным и раздражительным зороастрийским церковникам свою избранность Богом, чем блестящая победа над римлянами, наследниками Александра.

Знаком этого успеха, помимо славы, станет добыча. Таковы были уверенные ожидания Кавада. Земля Рима – это все знали – сенсационно богата. Шахиншах никогда не признал бы это открыто, но в его решении двинуться на запад имелась изрядная доля зависти. В то время как Рим всегда считался персами достойным – если не основным – врагом, он также стимулировал Сасанидов к развитию, вселяя в них дух соревнования. Шапур I, который одержал победу над рядом римских императоров, получив множество пленных, стал активно использовать их знания. Что бы это ни было – роспись стен в царском тронном зале, сеть массивных дамб или целые города, построенные в малонаселенных местностях Ирана, его империя определенно приобрела римский облик. Спустя два века стремление Сасанидов подражать своему западному соседу нисколько не уменьшилось. И любопытным знаком этого стала любовь Кавада к купанию. В этом, по мнению многих персов, и особенно мобедов, заключалась шокирующая инновация, от которой определенно несло римским духом. Кавад не возражал. Он ставил на карту не только личную гигиену, а намного большее. Подражать Риму – значит догнать и обогнать его. Чтобы стать по-настоящему богатым, надо взять уроки римского величия. Ираншехр разваливался, но Кавад не изменял своим привычкам, показывая народу, что с уверенностью смотрит в будущее.

Пока суд да дело, все, что нельзя скопировать у Рима, нужно было украсть. Больше века центральным пунктом внешней политики Сасанидов являлось вымогательство денег у своего западного соседа. Время отпора вторжениям римлян давно прошло. Последняя серьезная попытка свержения Сасанидов, предпринятая римлянами в 363 г., завершилась смертью императора и навязыванием его преемнику унизительных условий мира. После этого римское командование пришло к пониманию весьма неприятной истины: Персию разбить невозможно. Продолжать игнорировать этот урок – значит идти на бесконечные траты и кровопролитие. Дешевле было заплатить за мирное сосуществование. И к немалой радости Сасанидов, они смогли довольно долго выжимать из своего великого соседа то, что римляне деликатно называли субсидиями, а персы – данью. Кто, к примеру, помог финансировать программу Пероза по строительству фортификационных сооружений вдоль северной границы? Цезарь. Кто помог уплатить выкуп? Цезарь. Кто внес золото на финальную экспедицию? Цезарь. Но правда и то, что уничтожение армии Пероза и его катастрофические последствия не остались незамеченными на западе. В 501 г., когда Кавад оказался под давлением эфталитов (ждали платы за поддержку), он обратился к римскому императору Анастасию, бывшему чиновнику и известному скупцу, с требованием «ссуды», посчитав, что удачно выбрал эвфемизм. Анастасий отказал. Ясно, что советники цезаря посчитали, что Ираншехр больше не представляет опасности. Такое развитие событий не сулило Каваду ничего хорошего. Больше века грозная репутация персидской армии приносила хороший доход Сасанидам. Но теперь, если он позволит римлянам отмахнуться от его требований, не только эфталиты окажутся без оплаты, но пострадает престиж и царя, и его империи.

Шахиншах был не тем человеком, который упускает любые, даже самые незначительные возможности. Смертельную опасность можно превратить в преимущество. Эфталиты будут наняты на службу – станут наемниками, представителями знати, вместо того чтобы ссориться друг с другом, тоже могут послужить общему делу. Религиозные противоречия, раздирающие Персидскую империю, будут позабыты – Кавад в этом не сомневался, – если призвать народ покарать римлян. Пусть Ираншехр обескровлен, однако он остался тем, чем был раньше, – государством, готовым к войне. Унижения от эфталитов не уменьшили уверенность, которую чувствовал Кавад в созданной им машине для убийств. Для царя не являлся тайной парадокс, заключавшийся в том, что его армии были намного лучше приспособлены для нападения на богатую и обширную Римскую империю, чем на обнищавших кочевников. Что бы ни говорили о римлянах, они, по крайней мере, были цивилизованными. Они имели города, которые можно было осадить, и армии, которые не всегда разбегались. А главное, в отличие от эфталитов, они находились рядом, как раз там, где желал их видеть шахиншах, прямо на пороге территории, являвшейся его военной базой и надежной гарантией того, что Ираншехр действительно супердержава.

Она называлась «сердце Ирана», хотя эта земля не была Персией, и ее населяли не арийские народы. Если идти по главной дороге, которая ведет из самой восточной провинции империи – она называется Хорасан, – через Парфию и Мидию к великому горному хребту Загрос, образующему западный рубеж Иранского плато, а потом спуститься вниз, преодолев множество извилистых поворотов, окажешься совсем в другом мире. Персы называли его Эраг (Eragh) – «плоская земля». Контраст с горными районами империи вряд ли мог быть разительнее. В отличие от Ирана, где города, построенные разными царями, лишь подчеркивали безлюдность соляных равнин и пустынь, низменности являли собой монотонную череду засеянных полей и кирпичных сооружений. И бескрайние поля ячменя или столбы коричневого дыма на горизонте – верные признаки разрастающихся городов, здесь все говорило об интенсивном использовании каждого клочка земли. Все золото и драгоценности царской сокровищницы не представляли такой ценности для Персидской монархии, как эта долина – истинный бриллиант в ее короне. Больше нигде в империи не было такой жирной плодородной почвы. К западу от Месопотамии – греки называли ее «землей между реками» – не было ничего, кроме песка, но в самом Междуречье земли обрабатывались, и великие реки – стремительный Тигр и медлительный Евфрат – активно этому способствовали.