Книга Тайный шифр художника - Олег Рой

Оператор взял фотографию крупным планом. На мгновение кадр застыл, и я, не удержавшись, так и ахнул вслух.

Черт. Черт, черт, черт, черт!

Значит, ничего мне тогда не померещилось…

На первый взгляд это была обычная черно-белая фотография: трое молодых людей на фоне окна. Я узнал Маньковского – сейчас он постарел, конечно, но тот пижон в стильном костюмчике никем, кроме него, быть не мог. Узнал и Зеленцова, хотя на снимках в деле он был коротко острижен, а тут стоял и улыбался в камеру парень в свитере с орнаментами и буйными волосами до плеч.

А еще я узнал третьего человека…

Никаких сомнений не было – со старого пожелтевшего снимка на меня глядело то же прекрасное лицо, что тогда в бане проступило сквозь купола на спине Угрюмого.

– А кто эта девушка? – заинтересовался и ведущий, и Маньковский поспешил убрать фотографию.

– Да так, никто, – демонстративно отмахнулся он. – Она случайно попала на этот снимок. Тоже студентка, Андрюшина натурщица, он часто ее рисовал. Кажется, ее звали Леночка или Лидочка… Нет, все-таки Леночка. Поговаривали, что у них был роман, но я в этом сомневаюсь. Она даже не пришла на суд над ним.

Ах ты, леший тебе в коленку! Мне хотелось чем-нибудь запустить в это самодовольное рыло. Лучшим другом Зеленцова себя называл, да? Самым близким для него человеком, да? Самый близкий человек, который не в курсе, был ли у его друга роман со знакомой им обоим девушкой? Полно, не смешите мои тапки, как выражается Угрюмый.

Наверное, я готов был бы даже отдать одну из приныканных в загашнике тысяч баксов, только чтобы узнать еще что-нибудь об Андрее Зеленцове и его натурщице Леночке. Но, как назло, ведущий и профессор на экране сменили тему и теперь говорили об учении Маньковского, этой самой «Истине», «открывшейся ему свыше». Я на всякий случай даже досидел до конца передачи, надеясь, что разговор вернется в интересное мне русло, но услышал только всякую чушь про энергетические потоки, космические связующие нити и мелодию высшей гармонии, которую может почувствовать каждый – но только посетив сеансы профессора Маньковского.

Передача закончилась, но прозвучавшее в ней еще долго не давало мне покоя. Несмотря на все те дифирамбы, которые пел Апостолу Маньковский, я не верил ни единому его слову. В том числе и признаниям в любви «Андрюше» Зеленцову. Сквозь них так и сквозила скрытая вражда. Отношения Зеленцова и Маньковского явно были очень и очень непростыми. Может, причиной была зависть? Зеленцов очень талантлив, и сейчас, как выяснилось, известен и востребован на Западе, а Маньковский – бездарный художник, не годный больше ни на что, кроме этой его дурацкой «арт-терапии»? Или дело не в зависти, а в ревности? Что, если пробежавшей между приятелями кошкой была именно эта самая Леночка? Очень логично, не зря же Маньковский до сих пор хранит фотографию, где сняты не только они с Апостолом, но и она…

На воображение я никогда не жаловался, и оно тут же нарисовало мне классический треугольник: идеалистичный гений не от мира сего, рядом куда более приспособленная к реальности посредственность и между ними – очаровательная юная художница. Оно же, воображение, нашептывало: а не сам ли Маньковский поспособствовал отправке соперника в места не столь отдаленные? А что? Настучать тишком куда надо, а после можно картинно заламывать руки: ах, какой был художник, какой был гений, да проклятые коммуняки его сгубили, какая трагическая судьба! И к девушке с сочувствием подкатиться… Интересно, добился ли он чего-то? То, что эта самая Леночка не осталась с Апостолом, очевидно, наверняка именно из-за нее он хотел покончить с собой в зоне… Кстати, а что стало с ним после отсидки? За решетку он больше не возвращался, но где-то же он был? И где он сейчас, жив ли? Надо обязательно поискать сведения о нем не только в милицейских архивах, но и в обычных. И как мне это раньше в голову не пришло? В понедельник, прямо с утра, найду все, что у нас есть на Зеленцова. Хорошо бы найти еще и Леночку – но как это сделать, не зная о ней ничего, кроме имени, примерного возраста и того, что в начале шестидесятых она жила в Москве. Хотя минуточку… Маньковский еще обмолвился, что она была студенткой. «Тоже студентка», как он выразился. Но и это мало что мне давало – в то время в столице уже был не один десяток вузов и, наверное, тысячи студенток, и москвичек, и иногородних.

В понедельник утром, придя на работу почти вовремя, я сразу столкнулся с начальством.

– Тебе тут факс прислали. – С каким-то нехорошим удивлением он переводил глаза с меня на зажатый в руке листок. – Из Хабаровска. Феофан, ты чем вообще занимаешься, можешь мне объяснить?

Я смутился, как школьник, застигнутый под окнами девчоночьей раздевалки, но, пожирая глазами зажатый в руке шефа листок, бодро отрапортовал:

– В настоящий момент? Микрофильмирую базу данных по Краснопресненскому району. Осталось еще два картотечных хранилища…

– Оч-чень любопытно… – хмыкнул шеф. – И при чем тут Хабаровск?

– Проверяю, Василь Василич, – еще более бодро сообщил я. – Была неясность с пунктом убытия. Когда заработает внедряемая нами автоматизированная система…

– Вот когда заработает, тогда и будешь проверять, – оборвал меня шеф, сочтя, видимо, мой запрос за избыточное до идиотизма рабочее рвение. – Или сам междугородку оплачивай, мне на ваши «проверки» никакого бюджета не хватит.

Шефа можно было понять: ему и так в конце каждого месяца прилетало в хвост и гриву за перерасход выделенных средств. Но я попал под раздачу впервые, потому лишь скромно потупился и пообещал, что впредь такого не повторится. Он сделал вид, что поверил, я сделал вид, что буду выполнять свое обещание. Все остались довольны.

Едва шеф, сунув мне факс, скрылся за поворотом коридора, я пробежался глазами по смазанным строчкам и понял, что я идиот. И почему я не прошерстил наши столичные базы в поисках фигурантки по ее новой фамилии? Оказалось, что Елена Темирхан из Хабаровска переехала… в Москву, в Солнцево: улица, дом, квартира… Но мою тупость – причем профессиональную – это не оправдывает. До хранилища было рукой подать – до конца коридора и два лестничных пролета вниз. Я преодолел их, отыскал нужный каталожный ящик, извлек из него карточку – и убедился, что я еще больший идиот, чем мог себе представить. Потому что, в отличие от своих предшественниц, копии которых я получал из разных городов и весей, эта карточка фигурантки была с фотографией. И с нее на меня глядела та самая Леночка. Девушка из моего видения, проступавшего из татуировки Угрюмого. И студентка со снимка в кабинете Маньковского. Елена Темирхан, в девичестве Короткова.

На этом фото она была лет на двадцать старше, чем на снимке Маньковского, но красива оставалась по-прежнему. Правда, убедиться в этом собственными глазами мне уже не придется – Елена скончалась два года назад, в июле девяносто первого. И умерла слишком рано, ей не было и пятидесяти…

Где была похоронена Елена Леонидовна, мне еще предстояло выяснить. Но раз она жила в Солнцево, можно предположить, что и последний приют нашла где-то неподалеку. Что ж, попозже я обзвоню все близлежащие кладбища, отправлю запросы, если будет нужно, и съезжу, сколько их там может быть – вряд ли много. А сейчас я решил на всякий случай поискать ее родственников. И узнал, что муж Елены, Георгий Темирхан, несмотря на свою фамилию, обладавший вполне себе русской внешностью, умер в восемьдесят девятом году. Получалось, жена ненадолго пережила его. Может, не перенесла горя утраты? И после ее смерти прописанной в солнцевской квартире оставалась дочь Елены, Виктория Георгиевна Темирхан, 1970 года рождения.