Книга Обречённый странник - Вячеслав Софронов

— Зачем зря спрашиваешь, когда я сказал тебе, где серебро искать надо, — все таким же обиженным голосом проговорил Чагыр, взял один из камней в руки, ощупал и зачем–то поднес ко рту, лизнул в одном, потом в другом месте, провел языком по губам и, чуть подумав, сказал:

— Нет серебра, — взял другой и проделал с ним то же самое, — немного есть, — и так со всеми принесенными ему образцами, а под конец небрежно отодвинул их от себя и махнул слабой старческой рукой, — худо, Иван, шибко худо. Жив ли еще Угрюм? — и, услышав утвердительный ответ, сказал:

— Вот и я пока жив, да скоро уходить пора уже, хватит. — И вдруг совсем другим, окрепшим и твердым голосом, добавил:

— Кланяйся Угрюму, если живым застанешь. Прощай, Иван. Завтра тебя обратно увезут. Теперь уходи, устал я…

Иван вышел из юрты и только тут вспомнил, что не спросил насчет пленного казака, может, Чагыр согласился бы отпустить его. Но было уже поздно, в юрту зашла та самая женщина, а к нему подошел недружелюбный башкир, и указал рукой, чтоб он шел к костру.

Ночью, когда он спал, услышал, как кто–то трясет его за плечо и что–то шепчет. Он проснулся, сел и услышал голос пленного казака:

— Братушка, помоги мне, выкупи…

— Не могу, — шепотом ответил ему Иван, — денег на тебя моих не хватит.

— Эх, ты, — горестно ответил тот и больно ударил его кулаком в грудь, а еще русский, — послышался тихий шорох, и все стихло. Иван понял, что тот уполз в темноту.

Утром Янгельды сообщил ему, что Чагыр приказал проводить его обратно в лагерь.

— А про Трех Братьев он ничего не говорил? — с надеждой спросил Иван.

— Однако, ничего не сказал, — опустил тот глаза в землю.

— Ой, врешь, однако, — передразнил его Иван, — да ладно, сам найду.

Когда они прибыли к лагерю, то Иван не нашел ни солдат, ни припасов, которые у них оставались еще на несколько дней. Не было и солдатских коней. Лишь три мешка с породой лежали нетронутые неподалеку от костровища.

— Вот черти! — выругался Зубарев. — Кинули меня! Погодите, запоете еще…

— Зря того мужика мне не продал, — зацокал языком Янгельды, — хорошую цену за него давал. А теперь кто тебе пять красных лисиц даст?

— Ты хоть помолчи, — отмахнулся Зубарев от него, — поможешь до тракта добраться, мешки мои подвезти?

— Как платить станешь, — широко улыбнулся Янгельды, спрыгивая с коня.

Они быстро сговорились о цене и прикрепили мешки к конским седлам, поехали по направлению к тракту, проходившему верстах в тридцати севернее.

Уже по дороге Иван вдруг вспомнил о монахе, что в Абалаке сообщил ему о своем брате, занимающемся рудознатством.

— Не скажешь ли мне, где деревенька Кедровка находится? — спросил он Янгельды, особо не надеясь на положительный ответ. — Там еще мужик живет, Максимом звать… Мне бы его найти…

— Кедровка, говоришь? Знаю, однако. Не шибко далеко, но в стороне все одно будет.

— А Максима там не знаешь? По прозванию Слопцов.

— Нет, не знаю, — не задумываясь, ответил тот. — Что, заезжать будем?

— Да надо бы… — нерешительно подтвердил Зубарев. Деревня Кедровка стояла по низу большой пологой горы, и от нее, как пояснили Ивану, до самого тракта было рукой подать. Значит, Янгельды хитрил, набивая цену, чтоб побольше взять за перевозку мешков. Без особого труда нашли и дом Слопцовых, вся деревня насчитывала чуть больше десятка домов, но сам Максим оказался на рыбалке, пришлось ждать. Пожилая женщина, почти старуха, предложила Ивану зайти в избу, но он отказался и расположился на бревнах, сложенных у ограды. Дни стояли просто чудесные, а, проведя две недели в лесу, в поле, он настолько привык к походной жизни, что под крышу идти не хотелось. Тогда хозяйка, чуть побыв в избе, сама вышла к нему, неся в руке деревянную кружку с квасом. Башкирцы повели коней поить к реке, и Иван был один, не хотелось ни говорить, ни двигаться, а так сидеть и сидеть под теплыми солнечными лучиками, смотреть на огромную, поросшую вековым лесом гору и ни о чем не думать.

— Рудознатцы, поди, али старатели? — спросила женщина, протягивая ему кружку. Ей, наоборот, хотелось с кем–то поговорить, поделиться, потому, наверное, и вышла к Ивану.

— Благодарствую, — ответил он, принимая кружку, — из Тобольска сам буду, а тут по указанию губернатора нашего…

— Из Тобольска? Из самого Тобольска?! — даже не дала ему договорить женщина, всплеснув руками. — У меня ж там сынок, Алешенька, в монастыре уже пятый годок. Не знаете, случаем?

— Он меня к вам и направил: с Максимом перетолковать.

— Да чего же ты, мил человек, молчишь столь времени? Почему не сказал сразу? Ох, дела какие деются на свете–то, — запричитала она, и глаза ее быстро увлажнились, и она утерла их концами платка, точь–в–точь как это делала мать Ивана. — Как же там Алешенька хоть живет наш? Каждый годок собираюсь к нему, собираюсь, да дела не пущают. Максимка–то все невесту себе найти не может, а где ее найдешь тут, коль на десять мужиков одна девка приходится, старатели все больше живут у нас, бессемейные, а я по дому и хлопочу за хозяйку, — быстро–быстро обсказывала она Ивану о своих делах. Ой, — спохватилась, наконец, — заговорила тебя, мил человек, совсем. Скажи мне, Христа ради, про Алешеньку. Здоров ли он?

— Не жаловался, — пожал плечами Иван. — В монастыре живет, при митрополите…

— При самом митрополите?! — вновь перебила она его, не давая договорить, и привычно всплеснула руками. — Кем он ему будет хоть, митрополиту?

— Того, мать, не знаю, не спрашивал, — Иван неловко чувствовал себя перед женщиной и начал уже жалеть, что сообщил ей о знакомстве с монахом.

— Меланьей меня зовут, — схватила она его за руку и потащила за собой, — айда, айда в избу, неча тут сиднем сидеть.

— Мне башкир дождаться надо, а то подумают, что сбежал от них, попытался отговориться он. Но слабая отговорка не помогла, и Меланья уговорила его все же зайти в избу, начала хлопотать возле огромной русской печи и все говорила, говорила, спрашивала об Алеше, рассказывала про старшего, Максима, и вскоре Иван знал обо всех бедах и невзгодах, постигших семью Слопцовых за последние годы, про всех родственников и соседей. Он начал искать было предлог, как бы ему выбраться обратно на улицу, но тут открылась дверь, и в избу вошел невысокого роста парень, по годам ровесник Ивана, пожалуй, даже чуть моложе, и с ходу, не поздоровавшись, спросил:

— Кого там башкиры поджидают? — стрельнул глазами в сторону Зубарева. Тебя, что ли?

— Максимка, то человек от Алешеньки нашего, — пояснила мать.

— И башкиры тожесь от него будут? — настырно продолжал тот.

— Со мной они, — сказал Иван, вставая с лавки, — руду взялись до большака подвезти.

— А-а, старатель, значит, — равнодушно протянул Максим, опускаясь бесцеремонно на место Ивана. — Много ль намыл?