Книга Атеисты в мундирах. Советские спецслужбы и религиозная сфера Украины - Дмитрий Веденеев

Вряд ли можно было даже представить еще 2–3 года назад появление таких инициатив спецслужбы, как предложение С. Савченко первому секретарю ЦК КП(б)У Н. Хрущеву (20 мая 1945 г.) о «санкционировании» издания на украинском языке церковного календаря Московской патриархии на 1945 год «в целях создания необходимого влияния экзархата Русской православной церкви на Украине»[79].

При всей половинчатости отношения властей к Православной церкви, выразительно отразившейся в указаниях комиссара госбезопасности 3 ранга[80], представить подобное «заботливое отношение» к церкви еще несколько лет назад было просто невозможно. По сравнению с массовыми гонениями на православие в 1920–1930-х гг., подобная политика выглядела верхом либерализма и проводилась в контексте лично санкционированных И. Сталиным уступок Русской православной церкви (РПЦ) и возрождения религиозной жизни, восстановления патриаршества в сентябре 1943 г.

Чтобы оценить изменение подхода спецслужб к «церковникам», приведем, для сравнения, один из показательных директивных документов по преследованию церкви эпохи «Большого террора» 1934–1938 гг. Это циркуляр «Об агентурно-оперативной работе по церковно-сектантской контрреволюции», подписанный 10 января 1936 г. начальником Секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, комиссаром госбезопасности 2-го ранга Георгием Молчановым[81].

Агентурные и следственные материалы, говорилось в документе, свидетельствуют о «значительно возросшей контрреволюционной активности церковников и сектантов, росте подполья, восстановлении организационных связей и безусловном наличии руководящих центров». Особую обеспокоенность вызывали возвращавшиеся к служению (по большей части – нелегально, в «катакомбных» условиях) епископы и священники («нелегалы-профессионалы», как их поименовали чекисты). Им, по сути, автоматически вменяли опасную антигосударственную деятельность, создание «церковно-монархического подполья», что придавало делам и их «фигурантам» фатальную «контрреволюционную окраску». Предписывалось вербовать «свежую агентуру из числа церковно-сектантских руководителей» (в том числе в местах лишения свободы), взять в оперативную разработку «всех церковников и сектантов», вернувшихся из ГУЛАГа. Ставилась задача «не оставлять нерепрессированными ни одного участника контрреволюционного подполья» (!). В заключение в директиве указывалось, что в отношении православных поступят дополнительные ориентировки[82].

Как результат в 1937 г. началась «зачистка» православного клира (разумеется, и других категорий «неблагонадежных», и служителей иных конфессий). По ложным обвинениям, доносам внутрилагерной агентуры, новым сфабрикованным делам отбывавшие срок или вновь арестованные священнослужители пропускались по «расстрельным» статьям и уничтожались. Как докладывал НКВД СССР И. Сталину, лишь в августе – ноябре 1937 г. арестовали 166 архиереев (из них репрессировали – 81), 9116 священников (4629), 2173 монаха (934 осудили), а всего в этот период арестовали 31 359 «церковников и сектантов»[83].

В частности, 2 октября 1937 г. тройкой НКВД по Челябинской области был приговорен к расстрелу, и 10 октября в 4 часа дня расстрелян засекреченный «заключенный № 114» Верхнеуральской тюрьмы – Местоблюститель Патриаршего престола, митрополит Петр (Полянский, с 1997 г. – священномученик). Владыка Петр «не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола» и упорно отклонял предложения начальника «антирелигиозного» подразделения Е. Тучкова о негласном сотрудничестве со спецслужбой. После неоднократных ссылок в августе 1930 г. был очередной раз арестован и на свободу больше не вышел.

Угроза ареста годами нависала и над Местоблюстителем Патриаршего престола, блаженнейшим митрополитом Московским и Коломенским (с апреля 1934 г.) Сергием, против которого НКВД «заготовил» сфабрикованные обвинения в шпионаже и сотрудничестве с японской разведкой («с учетом» нескольких лет служения владыки в Японии в 1890-е гг. и знания им японского языка). Подводя печальный итог преследованиям православия, современные исследователи приводят данные о репрессировании «за веру» в период между Гражданской и Великой Отечественной войнами около 350 тыс. человек, включая 140 тыс. священников, из которых до 80 тыс. было казнено. Из действовавших в стране в 1931 г. 24 тыс. религиозных общин к 1940 г. осталось менее 2 тыс.[84]

В целом в СССР к 1941 г. имелось 3732 действующих православных храма, однако 3350 из них (а также 64 монастыря) находились на территориях, вошедших в состав Союза в 1939–1940 гг., (всего – 28 епископов и 6376 священнослужителей)[85]. Из числа высшего духовенства на кафедрах оставалось всего четыре архиерея. О положении Патриаршего Местоблюстителя (с 1936 г.), митрополита Сергия оставил воспоминания приехавший в 1939 г. Москву из Западной Белоруссии митрополит Пателеимон (Рожновский). Отправляясь осматривать московские храмы, владыка Сергий успел шепнуть потрясенному гостю: «…Помолимся прежде, не я вас везу храмы осматривать, а нас везут. Куда нас везут, сам не знаю»[86]. Назначаемые в новоприсоединенные епархии экзархи РПЦ вынуждены были мириться со статусом конфидентов[87].