Книга Брем - Николай Непомнящий

Я сидел на прибрежном песке, не зная, что делать. В глазах у меня помутилось, я дрожал и ни на что не был способен. Я делал себе горчайшие упреки, что покинул того, кого теперь даже и спасти не способен. Говорить я не мог.

На берег высыпали нубийцы. От пятнадцати до двадцати неутомимо ныряли по всем направлениям. Доктор, Али-ара, мой немец слуга, наш домохозяин — все они старались убедить людей продолжать поиски. Тотчас притащили барку, и снова беспрерывно ныряли под воду. Наконец тело отыскали и, подняв его на барку, снесли в нашу комнату. Меня тоже скорее несли, так я плохо сам передвигался.

Мы положили безжизненное тело на кровать и начали его тереть шерстяными платками. Доктор сперва открыл жилу на правой руке — кровь не показалась! Потом он повторил ту же операцию с левой рукой — появилось только несколько капель крови! Доктор был неутомим. Он принял все надлежащие меры и сам старался привести брата в чувство. Он делал все, что в состоянии сделать благородный человек и дельный врач. Под конец он открыл дыхательное горло, чтоб впустить воздух в легкие — но уж было поздно! Нам пришлось оплакивать мертвого. Доктор Фирталер полагал причиной его смерти апоплексию.

Меня увели и пробовали утешить. И действительно, я начал плакать! Я не мог удержать слез, струившихся из моих глаз. Я старался собраться с духом — и не мог. Я пробовал, как магометанин, заставить себя верить в безжалостный рок — и этого не мог. Всю ночь я не смыкал глаз. Эта ночь была самая печальная и самая долгая в моей жизни. Когда я смотрел на мерцание свеч, которые, как последние стражи, горели вокруг дорогого мертвеца, то мне казалось, что с ними гаснет последняя искра надежды, вспыхивающая во мне. Когда же приходил взглянуть на меня верный турок Али-ара и когда я видел его скатывающиеся по бороде крупные слезы, тогда мои чувства снова вырывались на свободу, и я снова начинал горько плакать.

На следующий день я стал хлопотать обо всем необходимом для погребения. Гроб сделали из двух наших дорожных ящиков красного цвета, и в полдень положили в него труп. Доктор приказал его обмыть и одеть в белую одежду. Шерим-бей прислал не только столяров для изготовления гроба, но и двух своих адъютантов, чтоб приготовить все необходимое для парадного погребения. Позже явилась команда солдат, чтоб почетным эскортом следовать за похоронным шествием.

После обеда мы покрыли запертый гроб австрийским флагом, под защитой которого мы так счастливо путешествовали до этой поры. Сверху мы положили две пальмовые ветви, под которыми часто сидели вдвоем с братом. Потом мы покинули город и направились к коптскому кладбищу. Впереди нас шли солдаты, сопровождаемые адъютантами дивана. За гробом шли мы, Али-ара, наш гостеприимный друг Морпурго, купец Ханна-Субуаэ, домашняя прислуга и несколько коптских христиан. Мы направились на восток пустыни и через четверть часа пришли на кладбище. Много труда стоило сделать могилу, так как ее вытесывали в скале. По распоряжению губернатора принесли на кладбище несколько сот маленьких обожженных кирпичей, приготовленных для постройки мечети. Это для того, чтоб сделать свод над могилой христианина! Последнюю работу скоро окончили, коптское духовенство благословило и молилось над мертвецом. Мы вторили ему словами и мыслями. Турки тоже молились с нами».

В пекле пустыни

Удар судьбы долго казался Брему дурным сном. Больше всего ему хотелось сразу же уехать домой. Он писал: «Смерть брата произвела на меня слишком глубокое и тягостное впечатление, чтобы я мог более оставаться в Африке. Я вернусь в Германию, если барон мне разрешит. А пока он требует, чтобы все оставалось по-прежнему. Больше мне нечего добавить».

После того как все участники экспедиции вечером 13 мая простились с Оскаром и выразили искреннюю благодарность всем, кто помог им в трудную минуту, они продолжили наутро путешествие в Амбиголь. Небольшой караван верблюдов должен был увезти их под уже жаркими лучами солнца на юго-восток от Хартума. Песок пустыни был так горяч, что даже погонщики то и дело обжигали защищенные сандалиями ноги. Пот тек по запыленным смуглым телам. Лишь в редких случаях удавалось увлажнять язык каплями теплой, дурно пахнущей воды. Голода в этой жаре никто не чувствовал.

На холмистой местности не наблюдалось никаких признаков растительности. Верблюды утопали ногами в мелкозернистом песке и потому шли медленно.

Все новые порывы раскаленного ветра доводили жару до невыносимого состояния.

С 6 июня местность стала приобретать характер степи. Караван встретил группу бедуинов. Брем был под глубоким впечатлением от их независимого и гордого характера.

Из дневника: Бедуины — гордые и свободные

«Они родились и выросли в пустыне. Они живут и умирают здесь, они думают и действуют свободно и благородно, как любой свободный человек. И они сохраняют старые обряды их предков, они уважают те же чувства о добре и зле, которые испытывали их предки, их рука карает или милует по справедливости. Бедуин, сын пустыни, пользуется свободой, данной ему навсегда. Бедуин никого не обманывает, но он с оружием в руках встречает грабителей, чтобы защитить своих родных и имущество. Сам он не грабит мирно странствующих через пустыню паломников и купцов. Он никогда не позволит себе напасть на безоружного, когда человек обратится к нему с вопросом, как пройти по этой земле. Верный своему слову, он беспрекословно держит его во имя интересом племени. Он не прощает оскорблений, не прощает предательства. Свой последний кусок хлеба он делит с гостями, свой последний глоток воды отдает страждущему. Он велик в своей верности и страшен в мести. Не признавая над собой господства угнетателей, он как полноправный вождь племени защищает свою родину от любого врага. Он ночует в своей палатке и в жару, и в холод, терпит жажду и голод, не ожидая и слова благодарности. Его лошадь так же горда и благородна, как и он сам, и он любит ее, как своих жену и ребенка».

Каково же было их облегчение, когда вечером 12 июня путники смогли разглядеть на горизонте минареты Хартума!

К полудню следующего дня они достигли скрытой в густом тумане заветной цели.

Тщетные ожидания

Альфред Пенни был очень рад возвращению своего друга и предложил путешественникам кров в своем доме. Скоро сюда собрались все старые знакомые, чтобы обменяться новостями. Как ни разнились эти известия, в одном они были схожи: новый генерал-губернатор Абд аль-Аатиф Аллах-паша (1805–1883) был для них глубоко нежелательным чиновником. Этот турок родом из Греции получил на флоте звание фрегаттен-капитана и назначен в 1850 году в качестве преемника Сулеймана-паши в Хартуме. Его целью было под страхом суровых наказаний положить конец беззаконной деятельности европейцев, поселившихся здесь, а особенно прибрать к рукам все торговые сделки. Поскольку торговые пути, налаженные при Мухаммеде Али, стали обеспечивать такие желанные товары, как слоновая кость, гуммиарабик, на них нужно было установить государственную монополию.

Через два года выяснилось, что эта затея абсолютно бесполезна. Торговцы жаловались в консульства, а те своим правительствам в Европу. Так Белый Нил снова вернулся к частной торговле. Но хотя частные торговцы прогнали этого честного и неподкупного человека, Альфреду Брему он был весьма симпатичен.