Книга Брачные союзы Дома Романовых - Александр Манько

В седьмом пункте брачного договора определялась общая сумма на содержание двора царской невестки — ежегодно 50 тысяч ефимков. Кроме того, в связи с заключением брака своего сына Петр I подарил принцессе 25 тысяч ефимков, которыми она могла распоряжаться по собственному усмотрению.

В одиннадцатом пункте брачного трактата отмечалось, что дети цесаревича Алексея и кронпринцессы Шарлотты должны воспитываться в православном вероисповедании.

После заключения брачного договора царевич Алексей отправился к невесте в Брауншвейг и во время Прутского похода русских войск жил в семействе будущей супруги в Зальцдагене, замке близ Брауншвейга.

Брак царевича Алексея и принцессы Шарлотты состоялся 14 октября 1711 года в саксонском городе Торгау. На свадьбу приехал сам Петр.

В большом зале королевского замка на помосте под красным бархатным балдахином стоял стол, также покрытый бархатом, с крестом и двумя венцами; по сторонам стояли четыре кресла — для жениха и невесты, царя и Польской королевы, и три стула — для деда, отца и матери принцессы. Пол был покрыт зеленым сукном.

В четвертом часу пополудни под звуки музыки началось торжественное шествие в большой зал: впереди шел Петр с Алексеем, за ними герцог с невестою, а за ними — знатные дамы и кавалеры.

В зале, когда замолкла музыка, священник приступил к свадебному ритуалу. Венец над головою принцессы держал канцлер граф Головкин. После венчания, в 8 часов, был свадебный стол. 4 октября Петр писал князю Меншикову: «На письмо ваше буду впредь ответствовать, а ныне не успел за свадьбою сына моего, которая сегодня совершилась, слава Богу, добрым порядком, и людей было зело знатных много. Свадьба была в доме королевы Польской, где и от вас присланный арбуз поставлен был, который овощь здесь зело за диво». Этим же числом отмечен и царский рескрипт к сенату о бракосочетании царевича. «Господи сенат! Объявляем вам, — говорилось в нем, — что сегодня брак сына моего совершился здесь в Торгау, в доме королевы польской, на котором довольно было знатных персон. Слава Богу, что сие счастливо совершилось. Дом князей Вольфенбюттельских, наших сватов, изрядной».

На другой день рано утором Петр I пришел в покои новобрачных и «кушал там инкогнито» с сыном и Шарлоттой, которая с этого дня официально стала именоваться кронпринцессой.

Итак, свершился невероятный с точки зрения русского православия факт: единственный преемник по мужской линии царевич Алексей по приказу своего отца вступил в брак с принцессой евангелического вероисповедания. При этом Петр I уже не требовал перемены веры для невесты своего сына, и Шарлотта Вольфенбюттельская сохранила свою веру.

В начале ноября 1711 года царевич Алексей Петрович посетил Вольфенбюттель, где с большой торжественностью было отмечено его бракосочетание. В память этого события выбили медали с портретами новобрачных. Когда 7 ноября царевич покидал Брауншвейг, по улицам города стояли герцогские войска в новых мундирах, а перед его каретой ехала почетная лейб-гвардия, министры и придворные. По приказу отца Алексей Петрович отправился в Померанию, куда через месяц прибыла и кронпринцесса со свитой. Молодая чета прожила вместе только полгода, так как сын Петра I должен был ехать на театр военных действий, а Шарлотта направилась в Санкт-Петербург.

В Петербурге кронпринцессу встретили торжественно, о чем она с удовольствием поведала своему отцу. Когда экипаж Шарлотты подъехал к Неве, к берегу подплыла красивая шлюпка, обитая красным бархатом и золотыми галунами. На шлюпке находились бояре, которые должны были приветствовать кронпринцессу и перевезти ее на другой берег. На этом берегу стояли министр и другие бояре в одеждах из красного бархата, украшенных золотым шитьем. Недалеко от них царица ожидала свою невестку. Когда Шарлотта приблизилась к ней, она хотела, согласно с этикетом, поцеловать у нее платье, но Екатерина не допустила этого, сама обняла и поцеловала ее и потом проводила в приготовленный для нее дом. Там она повела Шарлотту в кабинет, украшенный коврами, китайскими изделиями и другими редкостями, где на небольшом столике, покрытом красным бархатом, стояли большие золотые сосуды, наполненные драгоценными камнями и разными украшениями. Это был подарок на новоселье, приготовленный царем и царицею для их невестки.

Царевич, более года не видевшийся с женою и утомленный вечными переездами и неудобной лагерной жизнью, был рад встрече с женой и столько же рад тому, что можно было успокоиться, осесть на одном месте. Этот отдых после неприятного труда хорошо подействовал на состояние его духа, и первое время он был добр и очень нежен с женой.

«Царь меня осыпает ласками и милостями, — писала кронпринцесса матери в конце августа 1713 года. — Мне теперь не только правильно выплачивают четвертные деньги, но сначала я получала всю нужную для меня провизию, а теперь мне назначено несколько имений для покрытия расходов по хозяйству. Эти имения отданы мне в полное распоряжение, и мне принадлежит даже судебная власть над ними. В них живет 600 душ, а в скором времени мне дадут еще 900, что составит вместе 1500. Впрочем, эти имения рассеяны по разным местам. Царь во время своего пребывания здесь был очень ласков ко мне, он говорил со мною о самых серьезных делах и уверял меня тысячу раз в своем расположении ко мне. Царица со своей стороны не упускает случая выразить мне свое искреннее уважение. Царевич любит меня страстно: он выходит из себя, если мне не достает хоть малейшей вещи, а я без ума от любви к нему». Документы свидетельствуют, что летом 1713 года отношения между царевичем и кронпринцессой были самыми лучшими в их совместной жизни.

Однако в следующем, 1714 году начались семейные неприятности, связанные в основном с ухудшением отношений между царем и царевичем из-за появления крепостной Евфросиньи в роли любовницы Алексея Петровича. Правда, в семейной жизни царственной молодой четы были свои минуты полного счастья, и у этих столь чуждых друг другу супругов был предмет, на котором сходились их чувства и интересы — это была их маленькая дочь Наталья, родившаяся 12 июля 1714 года. Когда царевич ласкал свою маленькую девочку, в нем пробуждалась та нежность, которую ему не на ком было сосредоточить, а Шарлотта, восхищаясь этой нежностью, была тогда полна счастья и спешила поделиться этим счастьем с матерью. «Царевич, — писала она, — любит малютку с необыкновенной нежностью, а она, хотя еще так мала (ей было в то время 4 месяца с небольшим), очень к нему привязана и радуется, когда его видит. Он уносил ее уже несколько раз в свою комнату, нянчил на руках, показывал всем и спрашивал: не правда ли, что такого милого ребенка, как моя дочь, трудно найти? Все русские восхищаются малюткой и говорят, что подобного ребенка на свете нет». Шарлотта с материнской привязанностью следила за развитием ребенка. С гордостью известила она мать, что у ее трехмесячной малютки прорезывается уже третий зуб, а 4 месяца спустя она писала, что ее дочка не по возрасту умна и понимает все, что ей говорят. «Хотя она еще так мала, она однако меня боится. Если она тянется к чему-нибудь и ей скажут, что мне пожалуются, она тотчас успокоится; если же ей не пригрозят моим именем, а просто потребуют, чтобы она перестала, она начинает смеяться и ведет себя еще хуже; при этом она меня чрезвычайно любит. Царевича же она ласкает совершенно как взрослая. Когда она увидит, что он не в духе, она тотчас притихнет и только смотрит на него, а когда он к ней обернется, она улыбается и лепечет». Только такие минуты материнской радости были единственным утешением Шарлотты в ее нелегкой жизни в России.