Книга Безликий - Павел Корнев

– Газеты сшиты по месяцам, – подсказала она и вернулась на свой пост.

Я отыскал апрельскую подшивку, унес ее за стол под высоким окном и принялся просматривать газеты. Лампу включать не стал. Электричеству я не доверял: так и казалось, что стоит лишь повернуть выключатель – и немедленно случится короткое замыкание или из-за плохой изоляции дернет пальцы разряд.

Фобия? Да нет, будто брезгливость какая-то…

Поначалу ничего интересного не попадалось; я пролистал уже, наверное, треть пачки, когда вдруг заметил броский заголовок передовицы «Таинственное исчезновение инженера!»

Начал читать – и точно, в статье шла речь о Рудольфе Дизеле, точнее, о его бесследной пропаже из запертой каюты парома, следовавшего из Лиссабона в Новый Вавилон. При этом сам инженер репортеров нисколько не интересовал, и никаких подробностей его разработок не приводилось. Сложилось даже впечатление, что никто попросту не удосужился выяснить, над чем именно работал изобретатель.

На следующий день таинственная история с первых страниц перекочевала в криминальную хронику, а до конца месяца о ней упоминали еще лишь пару раз. На всякий случай я просмотрел и следующую подшивку, но впустую. Никаких новых подробностей происшествия не появилось; тело инженера обнаружено не было.

Я оказался в тупике.

Вернув на место подшивки «Столичных известий», я отыскал на стеллажах выпуски «Атлантического телеграфа», перелистнул газеты до нужного числа и начал внимательно изучать посвященную исчезновению инженера статью. И тут мне улыбнулась удача: дотошный газетчик не поленился копнуть чуть глубже и сообщил, что изобретатель якобы выдумал некий движитель, по всем статьям превосходящий паровые и пороховые движки. Подробностей вновь не приводилось, но в них уже и не было нужды.

Раз министр юстиции приложил руку к исчезновению Дизеля, некто весьма и весьма влиятельный усмотрел в этом изобретении угрозу собственным интересам. Или даже интересам империи?

Хотя, пожалуй, нет. Стефан Фальер оказывал кому-то услугу, поэтому и сохранил документы инженера у себя.

Тут я вспомнил слова полковника генерального штаба о разработке принципиально новых движков для аэропланов и зябко поежился. Обстоятельства складывались так, что наша авантюра вполне могла обернуться обвинением в государственной измене, но только повод ли это отказываться от ста тысяч франков?

Покачав головой, я отнес подшивку на место и направился к выходу.

– Прибрали за собой? – встрепенулась смотрительница зала при моем приближении.

– Разумеется, мадам! – улыбнулся я в ответ и, судя по благосклонному кивку, семейный статус тетеньки угадал верно.

На улице я нахлобучил на макушку кепку и после недолгих раздумий с возвращением в клуб решил повременить. В округе с избытком хватало недорогих закусочных, где столовались непритязательные в еде студенты, в одной из них мне за какие-то смешные деньги предложили огромную тарелку мясного рагу и литровую кружку пива.

Пиво принесли кисловатое, а вот рагу оказалось вкусным, да и мяса среди тушеного картофеля и капусты попадалось немало. Очистив тарелку, я попросил еще одну порцию, чем, похоже, изрядно удивил даже привыкшую к прожорливости студентов разносчицу. Под конец трапезы я выпил рюмку шнапса и покинул закусочную, вполне довольный жизнью.

4

Пока трясся в паровике, тяжесть в животе сменилась сонливостью, легкой и умиротворяющей. Все проблемы отошли на второй план, захотелось просто забраться на крышу и часок-другой поваляться на солнышке, любуясь бескрайним небом.

Вырывавшийся из трубы паровика дым время от времени залетал в открытые окна вагона, и тогда пассажиры начинали чихать и кашлять, а вот у меня даже не першило в горле. Я был плоть от плоти Нового Вавилона и другой жизни попросту не знал.

На площади Ома я спрыгнул с задней площадки паровика и без лишней спешки зашагал по тротуару, но сразу остановился на углу и купил в палатке два стакана газированной воды. Осушил одним махом первый, немного медленней выпил и второй. В рагу определенно переборщили со специями и солью.

Или все дело было в духоте?

Солнце ощутимо припекало, и над раскаленными мостовыми колыхалось марево горячего воздуха, а меж домов растекалась серая дымка смога. Я снял кепку и зашагал дальше, на ходу обмахивая лицо. Уже на подходе к клубу из пропахшего мочой переулка неожиданно послышалось:

– Эй, лягушатник!

Я обернулся, и худощавый тип со свернутым набок носом ловко ухватил меня за рукав.

– Идем, разговор есть.

Привычным движением я крутанул запястье, высвобождая руку, а когда хлыщ попытался ухватить лацкан моего пиджака, без обиняков ткнул его растопыренной пятерней в лицо. Пальцы угодили в глаза, и зажавший лицо ладонями парень отшатнулся назад. Сбоку тут же подскочил невысокий крепыш и замахнулся, намереваясь провести прямой в голову, но я вовремя откинулся назад и выставил перед собой ногу.

Подошва тяжелого ботинка угодила громиле по щиколотке и сбила рывок, из-за этого удар вышел неточным и медный кастет промелькнул перед лицом. Я вцепился в мощное волосатое запястье, врезал коленом в пах, двинул левой по печени и быстро отскочил назад, разрывая дистанцию, поскольку крепыш хоть и охнул, но устоял на ногах. Да еще крысеныш с кривым носом выпрямился и щелкнул выкидным стилетом.

– Ты покойник, лягушатник! – выдал он, заходя сбоку.

Я молча сунул руку в карман с пистолетом, но тут на противоположной стороне улицы раздалась пронзительная трель полицейского свистка. Бандиты рванули в переулок, только их и видели.

Что ж, так даже лучше…

Перебежавшие через дорогу полицейские оказались в штатском. Один, с громоздким пистолетом в руке, прошел в переулок, но преследовать костоломов не стал и вернулся на тротуар.

– Никого, – оповестил он напарника.

Тот убрал свисток в карман и спросил:

– С вами все в порядке?

– Нормально, да, – подтвердил я, поднял с брусчатки кепку и несколькими хлопками о колено стряхнул с нее пыль.

– Что случилось?

Я нацепил кепку и спокойно сообщил:

– Хотели бумажник отобрать.

Сыщики посмотрели на меня с неприкрытым сомнением, но с расспросами приставать не стали. Тот, что ходил в переулок, вытащил из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и продемонстрировал портрет, явно исполненный полицейским художником со слов свидетелей или пострадавшего. Слишком уж неестественно худым выглядело изображенное на бумаге лицо. Впалые щеки, тонкие губы, высокий лоб и глубоко запавшие глаза.

– Видели его? – спросил сыщик.

– Нет, – ответил я без малейших колебаний.

– Может, взглянете? – нахмурился второй полицейский.

Я усмехнулся.