Книга Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

«Они стояли, — читаем в „Цусиме“, — перед старшим офицером, вытянувшись и беззастенчиво пожирая его глазами, а тот допрашивал:

— Как вы думаете, куда она могла пропасть?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие, — ответил Павликов, плохо соображая от выпитого ночью рома.

— Ну а ты что, Воеводин, скажешь?

Воеводин, меньше страдая с похмелья, моментально что-то смекнул и ответил таким серьёзным тоном, какой не вызывает никаких сомнений:

— Не иначе как за борт прыгнула, ваше высокоблагородие.

— До сих пор она не прыгала, а теперь прыгнула? И что ей за бортом делать?

Воеводин и на это ответил:

— Должно быть, спросонья, ваше высокоблагородие. Иногда случается, что и матрос так сваливается в море. Вы сами знаете, как это бывает. А может быть, захотела удрать с корабля, пока её не съели. Свинья — это самое хитрое животное.

Старший офицер даже взглянул за борт и смерил глазами расстояние от корабля до берега.

— Это правильно, ваше высокоблагородие, — спохватившись, подтвердил и Павликов. — Я их сотни имел у себя на родине, свиней-то. Ну до чего пакостная тварь, просто беда! Какую угодно крепкую городьбу шлюшкой своей разворочает. Любая река ей нипочём — переплывёт».

Одним из самых напряжённых и неприятных событий на «Орле» стало неповиновение команды, которая на Пасху отказалась от обеда, приготовленного из непригодной для еды говядины. Назревал самый настоящий бунт. И Рожественский лично прибыл на корабль для усмирения «изменников» и «мерзавцев». Как всегда, в гневе он был страшен, грозился расстрелять «Орёл» всей эскадрой, потрясал кулаками, выкрикивал самые непристойные ругательства и был похож на буйнопомешанного. Восемь матросов были арестованы и отконвоированы на транспорт «Ярославль», который заменял плавучую тюрьму.

Случались на «Орле» и другие события — порой очень трогательные.

Однажды ранним утром старший сигнальщик Зефиров полез в ящик с запасными флагами и обнаружил там малюсенького цыплёнка, который, очевидно, не так давно вылупился: рядом лежала яичная скорлупа. Дело в том, что Зефиров припрятал для себя три десятка яиц, купленных у туземцев. Периодически подкрепляясь, он, очевидно, не заметил, как одно яйцо завалилось за флаги.

Это было совершенно удивительно:

«Новорождённый успел высохнуть и жёлтым пушистым шариком неуверенно стоял на розовых, почти прозрачных ножках. Ослеплённый дневным светом, он жалобно пищал, быть может, призывая свою мать. Зефиров нагнулся над ним и заулыбался от умиления. Потом он осторожно положил цыплёнка на ладонь и понёс его к вахтенному начальнику.

— Вот, ваше благородие, чудо какое.

Лейтенант Павлинов, сдвинув чёрные брови, строго спросил:

— Это что значит?

Но, когда узнал от старшего сигнальщика, в чём дело, сам не мог удержаться от улыбки. Зефирова обступили рулевые и младшие сигнальщики, с удивлением рассматривая его находку. Лейтенант Павлинов сообщил по телефону новость в кают-компанию. Офицеры гурьбой повалили на передний мостик. Сюда же пришли старший офицер Сидоров и сам командир броненосца Юнг. Зефиров, чувствуя себя героем дня, с увлечением рассказывал, каким образом цыплёнок мог вылупиться из яйца. Офицеры удивлялись, по-разному выражали свой восторг:

— Чудесное явление!

— Восхитительно!

— Какое умилительное существо!

Командир Юнг ласково сказал:

— Семья наша на одну душу увеличилась.

Старший офицер Сидоров, расправив седые усы, добродушно добавил:

— Это, Николай Викторович, к счастью.

Даже лейтенант Вредный и мичман Воробейчик, глядя на цыплёнка, растрогались и подобрели.

На мостик началось паломничество команды: поднимались не только строевые матросы, но и машинисты, и кочегары. На небольшой площадке они не могли все поместиться. Вахтенный начальник гнал их обратно, а они умоляли:

— Ваше благородие, цыплёнок, говорят, народился без наседки.

— Нам только разок взглянуть на него».

«Начальство с трудом разогнало команду на работы, — вспоминая об этом эпизоде, пишет Новиков-Прибой. — Но в этот день во всех отделениях корабля разговор шёл только о цыплёнке. Мы не могли забыть о нём. Может быть, он потому так взволновал нас, что был слишком мал и беззащитен среди этого огромного царства железа и мощных механизмов, самодвижущихся мин, башенных и бортовых орудий, тысяч взрывчатых снарядов. Правительство хотело, чтобы мы поддержали на поле брани опозоренную честь Российской империи. Но теперь никто уже об этом не думал, как и о своём безотрадном существовании. Цыплёнок, словно родное и самое любимое детище, заполнил всё наше сознание».

У Зефирова не было времени возиться со своей находкой, и он подарил цыплёнка рулевому Воловскому, которого тот сразу окрестил Сынком и стал о нём неустанно и нежно заботиться: смастерил клетку, кормил кашей, размоченным белым хлебом, крошёным желтком. Каждый матрос, бывая на берегу, считал своим долгом принести Сынку каких-нибудь личинок-червячков. Цыплёнок рос, осваивался на корабле: его часто выпускали погулять по палубе. Команда была горда: у них был не только свой пёс Вторник, но и свой будущий красавец петух. Но однажды случилось несчастье. Сынок, сидя на ручке штурвала, вдруг перелетел на открытый кипящий чайник и свалился в него.

Горевали все. Новиков-Прибой пишет: «Мы стояли долго, мрачные и подавленные, словно потеряли не цыплёнка, а целый корабль с его населением».

И дальше:

«Кто разгадает изломы человеческой души? Нас гнали убивать людей, и сами мы вместе с эскадрой были обречены на неминуемую гибель. Но всё это как будто ожидало не нас, а каких-то иных, незнакомых нам людей. А сейчас мы не могли без мучительной скорби смотреть, как рулевой Воловский стал зашивать мёртвого цыплёнка в парусину, а потом привязывать к его ногам кусок железа, чтобы погрузить за борт нашу недавнюю радость».

3 марта 1905 года эскадра вышла из Носси-Бэ и через Индийский океан направилась к берегам Французского Индокитая. В это время моряки уже знали и о революционных событиях, захлестнувших Россию после Кровавого воскресенья, и о сокрушительном поражении русской армии под Мукденом…

В книге «Цусима — знамение конца русской истории» её автор Борис Галенин утверждает: «Можно смело сказать, что после Мукденского сражения с Японией воевала уже не Российская империя, а только брошенная на произвол судьбы 2-я Тихоокеанская эскадра».

В бухту Камрань (на побережье современного Вьетнама), контролируемую французами, корабли З. П. Рожественского прибыли 31 марта.

В дальнейшем эскадра то стояла в бухте, то выходила за пределы французских территориальных вод, создавая видимость соблюдения международного права; впрочем, французы смотрели на постоянные нарушения сквозь пальцы, и только давление японских дипломатов заставляло их время от времени напоминать о них русскому адмиралу. Так, с 9 по 13 апреля в ответ на просьбу французских властей покинуть их воды боевые корабли эскадры держались в море, а транспорты стояли в бухте. 13 апреля эскадра перешла в бухту Ван-Фонг, где пробыла до 19 апреля. По получении 20 апреля очередного требования французов освободить бухту русские корабли покинули французские территориальные воды, но через сутки, 21 апреля, вновь вернулись туда же.