Книга Герой снов - Лиза Клейпас

– Я… я не для этого сюда пришла, - хрипло прошептала Эмма.

– Тогда почему же ты здесь? - ласково спросил он.

– Не знаю. Я хотела… утешения. Хотела почувствовать себя лучше…

– Ты правильно поступила, что пришла ко мне, Рыжик.

Она сделала движение, чтобы вскочить с дивана, но Николай удержал ее стальной хваткой, но не больно, положив одну руку ей на плечо, другую - на талию.

– Ник… - проговорила она с вызовом, но умоляюще.

Он склонился к ней и захватил ее рот быстрым легким поцелуем, затем произнес, не отрывая губ:

– Я могу предложить тебе гораздо больше, чем твоя семья, чем сможет когда-либо Адам. Я могу помочь тебе во всем, позаботиться о тебе… дать тебе наслаждение, которого ты не знала ранее.

– Мне пора, - с отчаянием промолвила она. От водки мысли ее путались, все вокруг расплывалось, какие-то непонятные чувства рвались наружу, грозя затопить ее целиком.

– Останься со мной, Эмма. Я сделаю только то, что тебе захочется… И только если ты так решишь.

Он медленно обвел ее губы кончиком языка, затем нежно прихватил зубами полную нижнюю губку и стал ласково покусывать ее сочный изгиб. Зовущими неторопливыми поцелуями он покрывал ее брови, виски, щеки и наконец завладел ее ртом. Пальцы его легонько играли ее рыжими локонами, постепенно отводя их в сторону, обнажая стройную шейку.

Эмму трясло от новых неизведанных ощущений. Его рот медленно скользил по ее коже, возбуждая непонятные желания, вызывая из глубины ее существа на поверхность жаркую головокружительную волну. Незаметно для себя, невольно она подняла руки и обвила ими его шею. Никогда в жизни не испытывала она таких чувств к мужчине, не ощущала близость его твердого тела под белоснежной рубашкой, мощных мускулов, полных сокрушительной силы. Все было ошибкой: не правильно, что она здесь с ним, не правильно, что его руки и губы ласкают ее. Но вдруг это представилось ей идеальным проявлением мятежа против отца, против неверного возлюбленного, против всех тех, кто вечно называл ее эксцентричной и никому не интересной. Почему бы не позволить Николаю любить ее? Ее девственность принадлежала ей, и она могла распоряжаться ею по своему усмотрению… К тому же теперь эта девственность не имела никакой цены, потому что единственный человек, которого она когда-либо хотела в мужья, был для нее потерян.

Возможно, то, что происходит, - грех, но в этом грехе таится несомненное наслаждение.

Эмма потянулась к его изумительным волосам. Золотисто-каштановые, похожие на львиную гриву завитки пружинили под ее пальцами, как шелк-сырец. Ощутив ее робкое касание, Николай резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и теснее притянул ее к себе, одновременно отклоняя к спинке дивана, пока они не соприкоснулись телами. Эмма плотнее прижалась к нему в жажде ощутить его мощную мужскую тяжесть, это трение, давление веса, вминающего ее в упругую кожу дивана. Поцелуи его становились все глубже и томительнее, переходя от просьб к требованию.

Она не воспротивилась, когда Николай расстегнул на ней рубашку, и рука его скользнула внутрь, кончики пальцев широко легли ей на живот, лаская гладкую кожу. Она и представить себе не могла, что мужское прикосновение может быть таким нежным, таким почтительным. Горячая большая ладонь накрыла ее грудь, захватив в горсть упругую округлость. Сосок мучительно и сладко заныл, сокращаясь в тугой бутон. Открыв глаза, она увидела, что он впился взглядом в ее лицо.

Эмму сразу неприятно поразило, что в сверкающей желтой глубине его глаз не отражалось никаких эмоций. Своей жгучей напряженностью они напоминали глаза тигра и были столь же бесстрастны. Даже в этот миг интимной близости его сердце и душа были от нее скрыты. Она ощутила необходимость прильнуть к нему, проникнуть в его суть, каким-то образом найти уязвимое место.

Дрожащими пальцами она стала расстегивать его рубашку, а затем бережно стащила с его плеч. Взгляд ее обежал его мощный торс… весь в бугрящихся шрамах и следах ожогов.

Хотя Эмма знала, чего ждать, так как видела его шрамы ребенком, ее все равно потрясло это свидетельство перенесенных в России пыток. Наверное, до того его тело было прекрасным… Скульптурные литые мышцы перекатывались под отсвечивающей золотом кожей. Каким же сильным надо было ему быть, чтобы выдержать чудовищную боль! Николай замер под пристальным взглядом, без стеснения и жалости к себе ожидая ее реакции. Ей хотелось каким-то образом выказать свое понимание и сочувствие, но подходящие слова не шли на ум. Вместо этого она намеренно неторопливо наклонилась к нему и приникла губами к шраму под горлом.

Николай сжал кулаки, когда рот Эммы прижался к его коже, а волосы накрыли его огненным покрывалом. Некоторых женщин его шрамы отталкивали, некоторых - возбуждали, но ни одна не приняла их с бережным пониманием. Мышцы его напряглись и окаменели. Ему хотелось отшвырнуть ее и в то же время прижать к себе так, что хрустнули бы косточки. Никогда в жизни он не боялся ничего, ни боли, ни смерти, но это нежное участие, эта близость впервые заставили его ужаснуться.

Прерывающимся шепотом он прохрипел:

– Не смей меня жалеть, черт тебя побери.

Эмма подняла на него синие затуманенные глаза.

– Я вовсе тебя не жалею.

Она снова опустила голову, прильнула губами к его шее и повела их по шраму вниз, к ключице.

Мощным рывком Николай высвободился из ее объятий и вскочил на ноги.

На мгновение Эмма сочла, что он покидает ее, но тут он протянул ей руку. Она помедлила, не решаясь взять ее.

– Все хорошо, - ласково промолвил он.

Словно со стороны Эмма наблюдала, как рука ее поднялась и легла в его руку, пальцы их переплелись в крепкий замок.

Николай повел ее в спальню. Темное поблескивающее дерево меблировки украшала скупая резьба. На стенах не висели картины. На красном дереве гладких панелей сияла лишь одна икона: одинокий всадник гонит запряженную алыми конями колесницу на фоне огромного огненного солнца. Постель была застелена белой простыней и накрыта кремовым шелком. Легкий тюль оконной занавески колыхался от свежего ветра.

В мерцании лунного света Николай подвел Эмму к широкой постели. Она села на краешек и позволила ему снять с себя сапожки и чулки. Он знал, что она боится, чувствовал это по ее напряженности, слышал в неровном ритме ее дыхания. Но она безмолвно позволила ему докончить раздевание. Наконец ее бледное тело обнажилось во всей красоте своих изысканно удлиненных очертаний.

Она перекатилась на бок и с трудом пролепетала дрожащим голоском:

– Ник, я… мне необходимо еще водки.

Он слегка улыбнулся, снимая свою одежду.

– Тебе достаточно.

Эмма крепко зажмурилась. Он последовал за ней на кровать и, притянув оцепеневшее тело к себе, стал гладить теплой рукой по спине, стремясь успокоить и прогнать дрожь.

– Не надо бояться. Я покажу тебе, какая ты желанная. Ты же сказала, что хочешь почувствовать себя лучше.