Книга Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Но ужаснее всего оказалась встреча с одним умирающим. Он лежал на обочине дороги. Судя по одежде, крестьянин. Лицо его было скрыто — на нем сидели вороны. Они долбили несчастного сильными ударами своих клювов. А человек этот еще не умер. Время от времени он пытался согнать птиц, которые уже добрались до его глаз, но бедняга был слишком слаб, чтобы довести дело до конца.

Франсуа не смог удержаться. Он соскочил с лошади, подобрал тяжелый камень и изо всех сил метнул его в голову лежащему. Раздался ужасный звук. Камень размозжил череп и вместе с тем — одного из воронов, который не успел взлететь. Человека и птицу сотрясла дрожь, пробежавшая по всему телу, и они остались лежать без движения.

Мальчик вновь сел на свою лошадь. То, что он испытал, с трудом поддавалось объяснению, но, несмотря на весь ужас случившегося, теперь ему стало легче. В первый раз с тех пор, как они очутились в этом аду, он сделал что-то стоящее. Если бы он не оказался здесь, несчастный еще несколько минут терпел бы эту муку — быть пожираемым заживо. Франсуа вдруг поймал себя на том, что улыбается…

Во многих деревнях мертвецов больше не хоронили. Оставшихся в живых было слишком мало, чтобы они могли справиться с этой работой; большинство считало ее слишком опасной. Поэтому они просто заколачивали дома с трупами внутри и порой поджигали их. Маргарита, Франсуа и Жан миновали немало деревень, охваченных огнем. Та, в которую они попали чуть позже, была пуста. Все ее жители, должно быть, погибли, поскольку не оставалось ни одного дома без прибитых крест-накрест досок, закрывающих двери и окна.

Маргарита и ее дети как раз проезжали через эту деревню, превратившуюся в кладбище с огромными гробами-домами, когда услыхали стук. Удары доносились из лачуги. Они остановились… Какая-то женщина билась внутри заколоченного дома и звала на помощь. Она переболела чумой вместе со всеми своими близкими, но каким-то чудом выжила и теперь хотела выйти. Но у Маргариты была лишь одна забота — безопасность собственных детей. Она ответила сухо:

— Ну так выходите!

— Я слишком слаба. Умоляю вас! Здесь трупы моих сыновей и мужа, я заперта вместе с ними. Я не хочу вот так умирать!

— Ничем не можем вам помочь. Молитесь Богу.

Маргарита сделала детям знак следовать за ней и дала шпоры коню. Но, выбравшись из деревни, вдруг заметила, что едет одна…

Не сговариваясь, Франсуа и Жан остались. Франсуа отвязал секиру — тяжелый боевой топор своего отца, который вез притороченным к седлу, — и, держа оружие обеими руками, обрушил на дверь град ударов. Жан стоял рядом и пристально следил за братом.

Маргарита, удивленная и восхищенная, наблюдала за своими сыновьями. Впервые они ослушались ее. Несмотря на свой юный возраст, они стали независимыми, они стали мужчинами, и какими мужчинами! Они не отступили там, где спасовал бы даже храбрец. Львенок и волчонок оказались вовсе не из тех, кто спасается бегством.

Франсуа, морщась от натуги и яростно встряхивая белокурыми кудрями, возился с неподатливой дверью; Жан, сидя на слишком большой для него лошади, молча смотрел, как тот орудует. Окунувшись в мир ужаса и смерти, каждый из братьев отреагировал на него по-своему: Франсуа — действием, Жан — созерцанием.

Дверь затрещала и уступила. Изнутри пахнуло таким зловонием, что лошади взвились на дыбы, но Франсуа и Жан справились с ними. Выскочила растрепанная крестьянка и, молитвенно сложив руки, упала на колени перед этими детьми на высоких конях — наверняка приняла их за ангелов. Только тогда Франсуа и Жан поехали вслед за своей матерью.

С самого начала своего затянувшегося бегства они не были в церкви. Поэтому, завидев какой-то монастырь, Маргарита решила остановиться там ради молитвы и отдыха. Ворота портала были открыты. Они спешились и вошли. Монастырь казался пустым. Идя через обитель, они не встретили ни одной живой души. Приблизившись к церкви, Маргарита заглянула туда, но, испустив крик ужаса, бросилась прочь. Жан и Франсуа побежали посмотреть, чего она так испугалась. В первый раз они слышали, чтобы их мать так кричала.

Но возле входа Франсуа тоже разразился воплем и отскочил назад. Из церкви доносился чудовищный смрад. И только Жан не остановился перед зловонием. Он задержал дыхание и вошел в двери.

Внутри было светло. Яркое солнце пробивалось сквозь витражи. Монахи все оказались здесь — в своих грубых рясах они сидели на скамьях. Но все они были мертвы и теперь гнили. Их тела плавились, разлагались, разжижались, немые и неподвижные, — участники кошмарной мессы. Некоторые оставались в молитвенных позах — сложив руки, опустив голову на грудь, другие завалились, словно пьяные, третьих смерть застала в уродливых позах, выражающих крайний ужас. Те, кто умер недавно, еще казались живыми. Иные — как было заметно — перед смертью разговаривали друг с другом. Имелись и такие, у кого вместо лиц зияла маска смерти, и мерзкая сгнившая плоть кусками вываливалась из-под капюшона. Полчища мух с гудением перелетали от одного мертвеца к другому, так что впору было спросить себя: благодаря какому извращению природы эти живые существа добывали себе пропитание из нагромождения смерти?

Ближайший к Жану монах сидел, откинувшись на спинку своей скамьи, запрокинув и слегка развернув влево голову. Его рот кривила страдальческая гримаса, а лицо было покрыто черноватыми пятнами, похожими на грязь. Но больше всего пугал его взгляд — невыносимый, выражающий потрясение и нечеловеческую муку. Капли гноя, вытекшие из его глаз, были похожи на слезы. Жан перекрестился и вышел.

Оказавшись на свежем воздухе и сделав несколько шагов, он услышал дребезжащее пение. К церкви, опустив голову и скрестив на груди руки, приближался монах. Завидев Жана, он вздрогнул. Жан заметил у него на лбу характерные пятна.

— Что ты тут делаешь? Беги!

— Я хотел бы знать…

— Почему мы приходим умирать сюда, в церковь?

— Нет. Почему люди стали умирать все сразу? Почему — чума?

— Потому что так Бог судил. Ангел-губитель обнажил свой меч. Это торжество смерти… Triumphus mortis!

И он еще раз пробормотал дрогнувшим голосом:

— Triumphus mortis!

Жан опустился на колени.

— Благословите, отец мой.

Монах поднял дрожащую руку, но остановился. Чувствуя, как его охватывают предсмертные судороги, он собрал остатки сил и внимательно оглядел Жана.

— Берегись, сын мой, твоя душа слишком крепка.

Жан ничего не ответил и только опустил голову. Монах благословил его и вошел в церковь.

Некоторое время спустя в глубине леса Маргарита де Вивре и ее дети обнаружили крохотную деревеньку. Она была отрезана от всего мира, и там даже и слыхом не слыхали о чуме.

Они попросили приюта в обмен на работу своих рук. Их приняли. Деревушка насчитывала с десяток домов, один из которых пустовал. Его-то и предоставили беглецам, и с этого момента каждый из них взял на себя часть забот общины. Маргарита сучила пряжу, Жан научился шить, причем проявил редкую сноровку, а Франсуа орудовал топором и пилой.