Книга Алмаз, погубивший Наполеона - Джулия Баумголд

Площади, застроенные домами, дворцами и церквями, вытеснили пашни. Питт за всем новым видел прежнее, и новое, по его мнению, было куда хуже.

Роберт показал ему собор Святого Павла, слишком свежий, еще не закопченный дымом. Люди ходили по Сент-Джеймскому парку в черных масках, и Питт подумал, что некоторые из них — блудницы. Его карета еле двигалась, так забиты были улицы наемными экипажами, колясками, фаэтонами, двуколками и портшезами. На улицах было полно чернокожих и матросов-индийцев, приплывших на судах компании, и Питт почувствовал себя потерянным в разлитой вокруг темноте. Он все время оглядывался, не следят ли они за ним.

В толчее и гомоне, ощущая натиск тьмы, он почувствовал себя заблудившимся — это ощущение испытывают все возвращающиеся, и оно остается с ними некоторое время, если не навсегда. (Я испытал это столетием позже — когда оказался в Лондоне, растерянный, нищий в незнакомом городе.) Он спрашивал себя, не была ли его жизнь в Индии истинной жизнью — или то было всего лишь предисловие к этой жизни, которую он собирается начать.

Он сразу почти физически почувствовал заразу, витавшую в этом городе, и все время обмахивался, разгоняя воздух. Он слышал громкие призывы торговцев лекарственными травами, корнеплодами и новостями.

— Апельсины!

— Девушки, купите свабу (швабру)!

— Двенадцать пенсов за меру устриц!

— Один крупный бриллиант! — прошептал он Роберту, который решил, что у отца кружится голова.

Он был в разлуке с бриллиантом целых восемь лет, за это время камень распилили, отшлифовали и отполировали, и камень превратился в самый лучший бриллиант в мире. Питт должен был увериться в этом. Он стар, ему почти пятьдесят лет, путешествие крайне утомило его, подагрическая нога болит, и все же он желал непременно отправиться в Тауэр, чтобы взглянуть на драгоценности короны.

— Прямо сейчас, отец? — удивился Роберт, ведь губернатор еще не видел ни других своих детей, ни детей Роберта.

Пока лакеи ждали в стороне, они с Робертом заявили о своем прибытии лейб-гвардейцам, стоящим на страже Тауэра, и отдали им на хранение свои шпаги. Он предупредил сына, что хочет оставаться инкогнито. Один из лейб-гвардейцев сопровождал их.

Они прошли сквозь узкие ворота, откуда дворян увозили на лодке вверх по Темзе для исполнения приговора. Чтобы не показаться слишком торопливыми, они уставились на старинное здание, где четыре льва содержались в заточении вместе с одной собакой, и покорно восхитились этим зрелищем.

— Почему эти природные враги могут сосуществовать в заключении, а ты враждуешь со своими сестрами и братьями? — спросил Питт.

Они видели волков и тигра, двух древних орлов и двух больших индийских кошек хорошо известной Питту породы. Там было оружие всех старых английских королей — огромный доспех Генриха Восьмого на подкладке из алого бархата, утыканной булавками ради шутки. Всякий желающий мог получить булавку как оберег от импотенции или бесплодия. Они видели топор, который некий боец привез из Франции и которым была обезглавлена Анна Болейн и рассечена шея графа Эссекского.

Под деревьями прогуливался старый лорд Гриффин из Дингли Холла, полковник гвардии короля Якова, который был осужден за предательство. Каждый месяц королева Анна спасала его от казни.

— Подлый якобит. Надеюсь, его скоро повесят, — сказал Питт. Старый виг был очень встревожен симпатиями Роберта к тори, что было еще одной причиной неприязни между ними.

Питт все еще оглядывался, не следят ли за ними, когда наконец они достигли двери, замкнутой на засов и охраняемой двумя часовыми. Внутри была перегородка и железная решетка, сквозь которую, усевшись на скамьи, можно было наблюдать драгоценности английской короны. Питту страшно хотелось, чтобы лейб-гвардеец исчез и оставил его созерцать то, что было перед ним.

Он видел множество бриллиантов, жемчугов, сапфиров, модель замка из золота, два огромных аметиста — один в парламентской короне, а другой в большой державе, — прекрасный крупный аметист и три огромных жемчужины, одна крупная, как лесной орех. Для Питта то были всего лишь орехи, тогда как он владел сливой.

— Вот этот известен как «Рубин Черного Принца», — сказал сопровождающий, — в честь принца Эдуарда, которого похоронили в черных доспехах. Этот рубин принадлежал Абу Саиду, одному из арабских правителей Гранады. Педро Жестокий, король Кастилии, убил его и подарил рубин принцу…

И он поведал о том, что Генрих Пятый носил камень на шлеме в битве при Азенкуре и как капитан Блад, одевшись священником, украл его драгоценности…

— Да ведь он величиной с яйцо, — сказал Роберт, слишком склонный к очевидности.

Губернатор не слушал. Не обращая внимания на огненно-красные вспышки, которые поднимались вверх по стенам башни, он сложил в кружок большой и указательный пальцы, пытаясь измерить рубин и мысленно сравнить с камнем, спрятанным у него в сапоге. Ему нравилось думать о встрече великих драгоценных камней, хотя этот рубин уже имеет столь славную историю, а его алмаз, как он понимал, еще только начинает свою.

Цвет и огонь его камня так запечатлелись в уме Питта, что он без сомнений убедился — здесь нет ему равных. Они вышли и дали сопровождающему на чай. На улице Питт снова сел в карету, скрестил ноги и посмотрел на свой сапог.

— Я боялся, что наш бриллиант окажется собакой среди львов, — сказал Питт. — Но это лев.

— Еще какой лев, сэр, — сказал Роберт, который только сейчас сообразил, что отец так и не поблагодарил его.

* * *

Спустя несколько недель, в то время, которое англичане называют кануном дня Всех Святых, группа немецких ученых пила в Парижской кофейне в Лондоне. Среди них находился Закариас Конрад фон Уффенбах, который со своим братом Иоганном, останавливаясь в каждом городе, совершал длительное путешествие по Англии ради покупки редких книг и манускриптов и осмотра собраний известных библиофилов. (К счастью, он опубликовал дневник, который Балькомбы одолжили мне).

Он и несколько силезцев обсуждали, какие своеобразные люди эти англичане и каким дорогим городом оказался Лондон, когда барон Нимпц, химик из Силезии, вмешался в разговор.

— Я видел бриллиант герра Питта. Я держал это чудо в собственных руках.

Он сказал, что кто-то предложил восемьдесят тысяч фунтов стерлингов за камень, и продолжал говорить о нем, пока фон Уффенбах не сказал, что всем хотелось бы увидеть такое чудо.

— Nein, nein,[30] вы не должны даже расспрашивать о нем, — сказал барон. — Герр Питт постоянно меняет свое имя и место жительства, когда бывает в Лондоне, боясь, что на него нападут и убьют из-за этого бриллианта. Говорят, что «Великий Питт» гораздо крупнее, чем бриллиант, принадлежащий герцогу Флорентийскому. Я набросал небольшое описание и могу позволить Закариасу переписать его в свой дневник.