Книга Реликвии тамплиеров - Пип Воэн-Хьюз

Я нашел несколько листьев щавеля, приложил их к волдырям от крапивы, чтобы унять жжение, и стал обдумывать план дальнейших действий. Если удастся найти Адрика, у меня по крайней мере будет союзник. Если нынче воскресенье, придется ждать весь день. По понедельникам он всегда сидит в библиотеке. По вторникам он любил, оседлав пони, путешествовать по окрестностям в поисках всяких редкостей. Я молил Бога, чтобы нынче был вторник. Из своего убежища в шиповнике я видел за конюшней часть здания аббатства и садик лекарственных растений. Начали появляться монахи, они брели по своим делам с видом спокойной уверенности в безопасном существовании и обеспеченном вечном спасении после смерти. Я, к сожалению, видимо, уже лишился и того и другого. Но их присутствие означало, что нынче не воскресенье. Я лежал, высасывая нектар из маленьких цветков жимолости, и думал, что смотрю сейчас на свою прошлую жизнь как бы со стороны. Всего пару лет назад я был одним из этих спокойных и уверенных людей. А теперь целая вечность отделяет меня от них, жалкого, грязного преступника, скрывающегося в зарослях. Я понял, что уже не смогу вернуться к той жизни и теперь презираю их спокойствие. Мне вдруг захотелось вылезти и заявить о себе, показать им, что все это лишь иллюзия и они в одно мгновение могут выпасть за хлипкие стены своего мирка на какой-нибудь заброшенный пустырь.

Провалявшись так, погруженный в свои мрачные мысли, я внезапно уловил некое движение возле конюшни. Несколько монахов, половших сорняки в садике, бросили свои мотыги и побежали к ней. Послышались крики удивления и ярости — отсюда было трудно понять, в чем дело. Потом раздался грохот, за ним перестук копыт, и из конюшни вылетел огромный конь. Всадником в темно-зеленом платье был сэр Хьюг. Рыцарь что-то держал в правой руке, какой-то длинный черный тюк, свисавший почти до земли. Потом я увидел, как сэр Хьюг поднял этот тюк к лицу, потряс и отбросил в сторону. Тюк упал на землю, и я понял, что это человек, очень высокий и тощий, в черной сутане. Сэр Хьюг поднял коня на дыбы, заставив его гарцевать на задних ногах, словно демонстрируя монахам, наблюдавшим с безопасного расстояния, стать животного. Потом конь и всадник немного успокоились и неспешно скрылись из моего поля зрения.

Монахи бросились к упавшему в кусты возле свинарника товарищу. «Адрик! — кричали они. — Адрик!» А я мог лишь смотреть из своей дыры, как они поднимают моего друга с земли. Он пошатывался, но по крайней мере был жив и, похоже, не ранен. Однако позволил отвести себя к скамейке на солнце в садике лекарственных растений, а потом отпустил остальных монахов. Там он уселся, склонив голову на руки, словно старый ворон, вокруг которого вьются мелкие бурые птички. В конце концов они оставили его в покое и отправились по своим делам, покачивая головами и, полагаю, сплетничая, как старые бабы.

Вероятно, это был единственный шанс поговорить с Адриком. Я вылез из своего убежища, продрался через побеги вереска и осторожно двинулся к свинарнику. Сэр Хьюг явно откуда-то вызнал о моей дружбе с библиотекарем и пытался выжать из него какие-нибудь сведения обо мне. Надеюсь, его вполне удовлетворила неосведомленность Адрика и он навсегда покинул аббатство. Однако его конь не был снаряжен для долгого путешествия, да и сам сэр Хьюг был без плаща. Значит, он вернется сегодня же. Подобравшись поближе, я подумал, как напуган мой друг, и все это по моей вине. Новости о моем преступлении наверняка уже дошли до аббатства. И если меня увидит кто-то другой, кроме Адрика, мне конец. Я всем сердцем надеялся, что уж он-то меня не выдаст.

Монахи довольно далеко отошли от Адрика. Подозреваю, потому что решили, будто он стал своего рода козлом отпущения, на котором сэр Хьюг теперь будет вымещать свой гнев. Они столпились в дальнем конце садика, возле пчелиных ульев, обрезая розовые кусты и подстригая низкие живые изгороди — все это позволяло им держаться спиной к своему товарищу. «С глаз долой — из сердца вон», — горько подумал я. Но мне это было только на руку. Скамейка, на которой сидел Адрик, стояла возле живой изгороди из подстриженных буков, на которых только начали пробиваться листочки, посаженных вдоль высокой каменной стены. Между ней и свинарником пролег еще один узкий пустырь, мощеная дорожка и купа тисовых деревьев, подстриженных в форме плоских зеленых фигур. Между тисами были высажены розы, образуя широкую куртину, тоже вроде живой ограды высотой фута в три, которая под прямым углом упиралась в буковую изгородь. Если мне удастся незамеченным прокрасться до этих роз, они скроют меня, пока я не доберусь до пространства между стеной и буками. Но с того места, где я стоял, до угла свинарника было достаточно далеко, все равно что целая миля, да и трава по пути росла низкая. Я окажусь на виду у всех этих садоводов и, Боже упаси, у безумного рыцаря, который может в любой момент ворваться сюда галопом.

Сзади, из-за толстой деревянной загородки, донеслось сопение и чавканье. Видимо, свиньи выбрались попастись, решил я, прислушиваясь, не похрюкивает ли поблизости старый кабан, слишком вздорный, чтобы гулять на свободе. Он покусал многих послушников, этот огромный монстр. Однажды напал и на меня, когда я слишком близко подошел к нему, таща ведро с помоями, — здоровенный, заросший щетиной зверюга с маленькими глазками-бусинками и торчащими зазубренными желтыми клыками, так что я был рад, что сейчас нас разделяет изгородь. И тут меня осенило. Не раздумывая, я спрыгнул на ту сторону, в вонючую, жидкую грязь свинарника. Кабан стоял в дальнем углу и что-то рыл; он тут же поднял свои красноватые глазки и уставился на меня с нескрываемой угрозой. Не дав ему времени опомниться, а себе — еще раз подумать, я кинулся к воротцам, растворил их тремя сильными ударами и бросился на кабана.

Жуткий старый монстр никогда в жизни не видел такой наглости и впал в панику, на что я, собственно, и рассчитывал. Вместо того чтобы растерзать меня на месте, он жалко пискнул и бросился прочь. Размахивая руками, я выгнал его из свинарника и скрылся обратно за изгородь. Монахи в садике услышали, как с грохотом распахнулись воротца и удивленно завопил кабан. А теперь в полном ужасе смотрели, как эта зверюга, наконец вырвавшаяся на свободу, носится по двору все расширяющимися кругами, яростно, а может, и радостно хрюкая. Один из монахов покрепче осторожно направился к нему, держа свою мотыгу как копье. Остальные потянулись за ним, и я чуть не рассмеялся, когда кабан бросился к конюшне. Монахи с криками побежали следом, и вся эта веселая компания скрылась из виду. Адрик бросил лишь мимолетный взгляд на удирающее чудовище и орущих идиотов, а потом снова уронил голову в ладони. Я вскочил на ноги и кинулся к розам. Если меня кто и видел, то решил, что я бегу за подкреплением, дабы изловить кабана. Пробежав по мощеной дорожке, я бросился на землю за первым же тисом и пополз вдоль куртины роз. Еще через несколько секунд я пролез в узкий сырой проход между буками и стеной.

Теперь можно было перевести дух. Скрючившись и прижавшись спиной к холодному камню, я подивился, что это на меня нашло. Старый кабан годами являлся мне в ночных кошмарах, он легко мог меня искалечить, даже убить. Но откуда-то я знал, что нужно делать. Это не имело ничего общего со смелостью — чисто инстинктивный порыв загнанного зверя. В любом случае это чудовище оказалось большим трусом, чем я. Потом я помолюсь за него, в следующий раз, когда у меня на обед будет свинина — если такое еще случится.